Том 13. Пуля дум-дум
Шрифт:
— Как вас зовут?
— Эл.
— О’кей, Эл, — воркотнула она, в ее голосе чувствовалось потепление. — Можете звать меня Селест. Не вижу никаких причин для возражений — теперь у меня практически не осталось от вас секретов.
— Эй! — Я оторопело замолчал, пронзенный очевидным пониманием того, что она сказала. Потом развернулся и галопом помчался к ней.
— Уберите это выражение из своих глаз, — дразнила она. — Мне известно, о чем вы думаете, и предупреждаю: можете сразу забыть. В настоящий момент у меня хватает проблем с бедными ноющими косточками.
— Может, мне удастся отыскать линимент, — осторожно предложил я, — и тогда я вас хорошенько разотру.
— Нет, не пойдет, — отпарировала она. — Пожалуйста, просто оставьте меня на время в покое. Вы будете в курсе, как у меня обстоят дела со здоровьем… Я начну выпускать бюллетени.
— Ну что ж, — неохотно согласился я. — Только на время бросьте заниматься своими упражнениями, договорились?
— Не беспокойтесь. — Она осторожно массировала свои бедра. — Теперь я в любое время могу стать танцовщицей.
Я пробрался через занавеску в коридор как раз в тот момент, когда в дом вошел Поп Ливви.
— Привет, лейтенант. — Его поблекшие глаза тепло улыбались. — Я заметил на улице вашу машину и немедленно вернулся. Не возражаете, я проведу вас в вашу комнату? — Он поднял мою сумку и быстро пошел по коридору. Мне приходилось почти бежать, чтобы поспеть за ним.
Моя комната была пятой по коридору от гостиной, но я еще раз пересчитал по порядку все двери, решив для себя, что не стоит испытывать судьбу и лучше предпочесть смерть мукам, которые мне предстоят, если по ошибке попаду к Тарзанше.
Поп положил мою сумку на уютную кровать и снова радушно улыбнулся.
— Я догадываюсь, почему вы оказались здесь, — небрежно заметил он. — Но пока вы будете жить в этом доме, я расскажу вам о наших правилах. Каждый раз, когда вы услышите, как кто-то бьет железной вилкой по жестяной кастрюле, бегите прямо в столовую: это значит, что обед готов. В общем, не волнуйтесь, мы едим обычную еду. Бар разумно заполнен в любое время, когда захотите, можете приготовить себе выпить.
— Звучит великолепно, — сказал я, — большое спасибо, Поп.
— О да. — Он задумчиво покачал головой. — Я чуть не забыл о самом главном правиле нашего дома — это единственное правило, которого мы все придерживаемся неукоснительно. Каждый волен делать то, что хочет, в любое угодное для него время. Единственное, чего нельзя делать, — жаловаться друг на друга.
— Я рад это слышать, Поп. Теперь я могу расслабиться и быть противным, каков я и есть на самом деле.
Откуда-то справа за моей спиной вдруг послышался дикий крик джунглей, от которого стынет кровь в жилах, а в моих костях загустел костный мозг. Невероятным усилием воли мне удалось повернуть голову и увидеть, что комната как-то сжалась, уменьшившись до карликовых размеров, а надо мной склонилась разбушевавшаяся громила.
— Привет, Антония! — пропищал я испуганным противным фальцетом. — Опять бегала по деревьям, да?
Теперь она нарядилась совсем иначе, чем накануне. На ней был раздельный купальный костюм, и на обычной стройной девушке он выглядел бы потрясающе. Но на Антонии все смотрелось просто ужасно. Ее купальнику едва удавалось удерживать массу здорового женского тела в нужном положении, и мне стало страшно при мысли, что в любую секунду вздутая пухлая масса вывалится наружу, обрушится на меня, и я навсегда окажусь погребенным в теплых, удушливых складках.
— Где он? — Ее глаза опасно вспыхнули, когда она наклонилась и заглянула мне в лицо. — Что ты сделал с ним, с моим маленьким коротышкой?
Я почувствовал, что мои барабанные перепонки вот-вот начнут лопаться от ударной волны вибрирующего баса.
— Ты говоришь о Полнике? — спросил я, удивляясь, что из моего горла исходит какое-то слабое бульканье.
— О ком же еще? — взволнованно выдохнула гигантша. — О моей любимой обезьяне!
Она подчеркнула свои чувства глубоким вздохом, потом, чтобы восстановить потерю воздуха, сделала глубокий вдох, запрокидывая при этом голову далеко назад. И опять у меня возникло ощущение, что на меня неотвратимо идет лавина. Я беспомощно наблюдал, как две округлые, огромные, выходящие за всякие разумные пределы горы надвигаются на меня. И столкновения не избежать.
При ударе я неожиданно почувствовал что-то определенно приятно-мягкое и ошибочно подумал, что самое худшее уже позади. Затем Антония сделала еще один глубокий вдох, ее массивные груди придавили меня с сокрушительной силой опрокинувшегося вагона, и в следующее мгновение я оказался беспомощно пригвожденным к стене, не успев даже пикнуть.
— Антония, дорогая, — послышался издалека голос Попа Ливви. — Тебе не кажется, что ты слегка прижала лейтенанта?
— Он мне не говорит, что он сделал с моим коротышкой, — гневно отозвалась она.
— Может, он не говорит потому, что ты не даешь ему дышать, — резонно заметил Поп. — Отступи немного назад. Я уверен, он все тебе расскажет.
Слава Богу, наконец-то давление спало с моей груди. Несколько раз я жадно поймал ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание, а мои грудные мышцы выражали безмолвную благодарность за временное облегчение.
— Сержант заболел и находится дома, — объяснял я осипшим голосом. — Серьезный ушиб ребер. Завтра, думаю, с ним все будет в порядке.
— Бедняжка, — взволнованно закаркала она, а я тем временем зачарованно пялил глаза на ее дрожащее тело. — Я возьму его с собой на ферму в долине, что по ту сторону горы. Он сможет сидеть и отдыхать в тени и наблюдать, пока я буду бороться с быком.
— Я уверен, что ему это понравится, — с живостью согласился я.
— Для моего маленького коротышки это будет день любви, — продолжала она страстно. — Скажи ему, пусть приходит пораньше. — С этими словами она выплыла в коридор, и комната сразу показалась больше, приняв прежние размеры.
Я поковылял в угол и тяжело опустился на кровать. Пошарив и нащупав сигарету в пачке, я уже собирался зажечь спичку, когда под моими подошвами прогремело шесть оглушительных выстрелов. Завопив от испуга, я отшатнулся назад, инстинктивно оторвав ноги от пола.