Том 13. Салли и другие
Шрифт:
— Правда, сэр. Мистеру Нивену усы очень к лицу.
— А мои, значит, мне не к лицу?
— Нет, сэр.
Это было одно из таких мгновений, когда вдруг понимаешь, что единственный способ сохранить самоуважение — это пустить в ход бархатную длань в железной рукавице, вернее, наоборот. Слабость тут смерти подобна.
Ну то есть всему есть пределы, и притом, достаточно четкие. Дживс преступил эти пределы на добрую милю с хвостиком. Я первый преклоняюсь перед его авторитетом в таких вопросах, как носки, ботинки, рубашки, шляпы и галстуки, но провалиться мне, если я допущу, чтобы он лез куда не следует и вносил правку в физиономию Бертрама Вустера.
Я допил волшебный бальзам и ровным, негромким голосом произнес:
— Весьма сожалею, Дживс. Я надеялся на ваше сочувствие и поддержку, но раз уж вы не способны проявить сочувствие и оказать поддержку, ничего не поделаешь. Однако, будь что будет, я не отступлюсь и сохраню статус-кво — ведь это статусы-кво сохраняют, я не ошибся? Вырастить эти усы мне стоило немалых трудов и забот, и я не собираюсь теперь рубить их под корень из-за того только, что некие предубежденные лица (кто именно, уточнять не будем) не могут оценить веши по достоинству. J'y suis, j'y reste, [5] — прибавил я, как заправский парижанин.
5
«Здесь я нахожусь, здесь и останусь» (франц.) — фраза, приписываемая французскому маршалу Мак-Магону при осаде Севастополя в Крымскую войну 1855 года.
После такой блистательной демонстрации силы моего духа Дживсу, естественно, ничего другого не оставалось, как только сказать: «Очень хорошо, сэр», или что-нибудь еще в таком духе, но получилось так, что он даже и этого сказать не успел, поскольку едва я договорил, как у входной двери раздался звонок. Дживс удалился, мерцая, и спустя мгновение, не переставая мерцать, возвратился.
— Мистер Чеддер! — объявил он.
Следом, тяжело ступая, ввалился упомянутый Чеддер по прозвищу Сыр, которого я меньше всего ожидал да, пожалуй, и меньше всего хотел сейчас видеть.
Не знаю, как вам, а мне присутствие некоторых людей ужасно действует на нервы, я начинаю бессмысленно хихикать, теребить узел галстука и смущенно переминаться с ноги на ногу. Одним из таких людей раньше был для меня сэр Родерик Глоссоп, знаменитый врач психов, но потом стечение обстоятельств позволило мне проникнуть сквозь отталкивающую наружную оболочку и увидеть лучшую, более нежную сторону его натуры. Другим был Дж. Уошберн Стоукер, имевший привычку, как завзятый пират, похищать людей и затаскивать на свою яхту, да там еще над ними измываться. А третий — как раз д'Арси Чеддер по прозвищу Сыр. Поглядите на Бертрама Вустера, когда он остается с ним с глазу на глаз, и Бертрам предстанет перед вами не в самок выгодном свете.
Учитывая, что мы с ним знакомы, как говорится, вот с этаких лет, вместе учились в начальной школе, в Итоне и в Оксфорде, нам бы полагалось быть как Дамон с этим, как его, Пифиасом. Но мы не как они, совсем даже не как они. Я, когда поминаю его в разговоре, называю его «этот чертов Сыр», а он, насколько мне известно из вполне надежных источников, не упускает случая выразить удивление, что я до сих пор на воле, а не в каком-нибудь психиатрическом заведении. При личной встрече между нами возникает некоторая натянутость и то, что Дживс именует «неполной гармонией душ».
Одна из причин этого, возможно, состоит в том, что Сыр раньше служил полицейским. Он вступил в полицейские ряды сразу по окончании университета в надежде сделать карьеру и занять высокий пост в Скотланд-Ярде, сейчас так поступают многие из общих знакомых. Сыр, правда, очень скоро сложил с себя дубинку и свисток, поскольку его дядя избрал для него другую профессию, но знаете этих легавых, они, даже сняв мундир, все равно сохраняют полицейскую манеру смотреть на человека с подозрением — мол, где вы были в ночь на пятнадцатое июня? — и всякий раз, как мы с ним где-нибудь пересечемся, он дает мне почувствовать, что я — не я, а жалкий обитатель городского дна, задержанный для допроса по делу о недавнем грабеже.
Добавьте к этому, что вышеупомянутый дядя Сыра зарабатывает на жизнь в должности судьи в одном из лондонских полицейских судов, и вам станет ясно, почему я стараюсь его избегать и, по возможности, обходить стороной. Здравомыслящего человека не привлекает общество бывшего фараона, у которого еще вдобавок в жилах течет судейская кровь.
Так что, когда я поднялся ему навстречу, в моем обхождении можно было бы, присмотревшись, прочесть немой вопрос: чему, мол, обязан честью? Мне и вправду было непонятно, с чего это он надумал нарушать неприкосновенность моего жилища, а нарушив, остался стоять как вкопанный, устремив на меня строгий, укоризненный взгляд, словно один мой вид уже оскорбляет его лучшие чувства. Как будто я — какой-то подонок, которого он застиг на месте преступления при продаже другому подонку нескольких унций кокаина.
— Хо! — произнес он, и одного этого возгласа было бы достаточно, чтобы доказать присутствующим, если бы они были, что он прослужил какое-то время в полицейских рядах. Первое, чему денежные мешки обучают своих защитников, это восклицанию «Хо!» — Я так и думал, — продолжал он, насупив брови. — Накачиваешься коктейлями, а?
При обычных обстоятельствах я бы сейчас, конечно, начал нервно хихикать, теребить узел галстука и переминаться с ноги на ногу. Но недаром у меня в желудке еще бурлили две порции Дживсова напитка, оказывая мощное действие, — я не только не дрогнул, у меня даже хватило духу одернуть Сыра и поставить его на место.
— Не понимаю вас, милейший, — холодно проговорил я. — Поправьте, если я ошибаюсь, но, по-моему, именно в это время английскому джентльмену, согласно традиции, полагается опрокинуть стаканчик. Хотите присоединиться?
Сыр скривил рот. Эти полицейские, с ними и так общаться неприятно, могли бы хоть рот не кривить.
— Нет, не хочу, — ответил он коротко и нагло. — Я своему здоровью вредить не собираюсь. Думаешь, как эти стаканчики влияют на глазомер и твердость руки? Может ли человек выбивать дубли, если он глушит себя крепкими напитками? Одно горе.
Тут мне все стало ясно: Сыр волнуется из-за первенства по «летучим дротикам».
Ежегодные состязания по «летучим дротикам» — одно из самых значительных спортивных событий у нас в клубе «Трутни». В сердцах сочленов пробуждается спортивный дух, все толпой ломятся в зал и, не скупясь, по десятке покупают билеты, так что в банке собираются колоссальные суммы. На этот раз билет с моим именем вытянул Сыр, а так как прошлогодний чемпион Хорас Пендлбери-Дейвенпорт ни с того ни с сего вдруг взял да женился и по настоянию жены вышел из членов клуба, а вторым в прошлом году был я, мой предстоящий выигрыш на этот раз ни у кого не вызывал сомнений. «Вустер — чистый верняк, — передавалось из уст в уста. — Он бросает, как юный бог».