Том 13. Стихотворения

Гюго Виктор

"Едва забрезжит день, я расстаюсь с постелью, "

Едва забрезжит день, я расстаюсь с постелью, Разбуженный зарей, веселой птичьей трелью, Порывом ветерка или шуршаньем ив, И сразу же берусь за труд, опередив Семью рабочего, чей дом — через дорогу. Уходит ночь, и мрак редеет понемногу; И я ищу меж звезд любимую звезду, Хожу по комнате, и думаю, и жду Рожденья замысла и появленья солнца. Чернильница стоит у самого оконца, Распахнутого в сад, увитого кругом Росистым сумрачным разросшимся плющом. И на мое лицо ложится тень густая, И я пишу, перо о листья отирая.

"Как призрак, высится огромное страданье "

Как

призрак, высится огромное страданье Над мирозданием; в таинственном молчанье, В глухой безмерности тоскливый рвется крик. И кроткая жена, и сгорбленный старик, Повсюду — в тропиках, в пустынных льдах и в шхерах, В Париже, в Лондоне — грохочущих пещерах, — Блестящий капитан, ведущий в битву полк, Оборванный бедняк, богач, одетый в шелк, Преступник в кандалах, измученная жница, Терновник, где, шипя, гадюка шевелится, Те, кто твердят: «Люби!», те, кто твердят: «Молись!», Коралловый атолл, и пик, взлетевший ввысь, Шумящий водопад, и сталь косы звенящей, И тигр, готовящий прыжок во мраке чащи, И птица, что в гнезде, нахохлившись, сидит, Корабль и тайный риф, тростинка и гранит, Те, кто повержены, и те, кто повергают, На горестной земле невольно повторяют — И даже рой детей, и даже круг невест — Отчаянья немой и безнадежный жест!

"Известен ты иль нет, велик ты или мал, — "

Известен ты иль нет, велик ты или мал, — Но если в творчестве всю душу изливал, То знакам, — что и ты и я — мы все чертили На свитках золотых, как сладостный Вергилий, В железных библиях, как величавый Дант, — И плоти нашей пыл и пламень сердца дан. Ведь книга и поэт, создатель и творенье, Всегда в мучительном и тесном единенье, И наше детище так полно в нас живет, В крови у нас бурлит и слезы наши льет, Так чувствуем его глубоко с нами слитым, Что в первый раз, когда в театре, всем открытом, Прославленная Марс, Фирмен и Жоанни Для нашей публики сыграли «Эрнани», Мой дух стыдливостью смутился оскорбленной. До этого во мгле, звездами озаренной, Бандит и донья Соль, в лесу поющий рог, Руй, Карлос — были все мечтой, с которой мог Я в творческом бреду непостижимо слиться. Я слышал речи их и ясно видел лица, В священном трепете живя среди теней, Блуждающих в душе взволнованной моей. Нашествие толпы казалось мне изменой. Когда услышал я, томясь один за сценой, Как машинисту был короткий дан приказ — И все скрывавшая завеса поднялась, — Мне вдруг почудилось, что всем из зала видно: Здесь тайное души обнажено бесстыдно.

Джерси, сентябрь 1852

"Как всюду, о пришельце новом "

Как всюду, о пришельце новом Здесь говорят: «Откуда он?» Изгнанья холодом суровым Я все сильнее окружен. Не вижу родины далекой. На смену радости высокой Пришли надолго дни тоски. Уже меня зовет могила, Душа усталая застыла, И снег ложится на виски.

1868

"Как! Отрицаешь ты души существованье? "

Как! Отрицаешь ты души существованье? Но это — луч зари! Но это — солнца свет! Способен лишь слепой сказать, что солнца нет. Душа — везде: она — и стон, и вопль, и слово, Она — мысль мудреца, она — экстаз святого. Когда исполненный достоинства Катон Был непоколебим; когда, как гром, Дантон С трибуны прогремел: «Ужасен гнев народный! Страшитесь, деспоты, проснулся лев голодный! Час Революции пробил — и пал король!» Когда встал Цицерон и произнес: «Доколь Ты будешь истощать терпенье, Каталина?» Когда у Иова страдания лавина Крик возмущения исторгла из груди: «Я стражду, господи! Довольно! Пощади!» — То все они в ночи, над миром вставшей глухо, Свой прочертили след, как метеоры духа.

ДРЯХЛЫЙ ГОРОД

Все в этом городе застыло, одряхлело; Он — словно старое, бесчувственное тело, Где жар души остыл, угас огонь ума. Брюзгливо

хмурятся надменные дома, Окраска их давно слиняла и поблекла; Блестя, как слизняки, подмигивают стекла, Встречая путника гримасою кривой; Ступеньки — в трещинах и поросли травой; Проказа плесени — на ветхой штукатурке; В глубоких нишах стен попрятались фигурки В камзолах, с брыжами, по моде давних лет; Тут — вычурный фронтон, там — башни силуэт; Как ручки у корзин, согнулись арок дуги. Убогие дворцы! Роскошные лачуги! Упадок, нищета — они всего видней В ужасной наготе играющих детей. Десяток жалких лип, уродливых и старых, Огромные замки на каменных амбарах, Порталы мрачные, где на цепях внутри, Как мертвые тела, повисли фонари, На редких вывесках готические буквы — Вот в этом городе что видите вокруг вы. Вам днем не по себе и жутко в поздний час. Вы здесь встречаете все тех же всякий раз Старух и стариков, зловещих и нелепых. В унылых логовах, в заброшенных вертепах, Где время, кажется, свой прекратило бег, Брюзжит и злобится от нас ушедший век.

LYRNESI DOMUS ALTA; SOLO LAURENTE

SEPULCRUM [6]

Дни осады Парижа. Декабрь 1870

Над морем высится, дубами окаймленный, Гранитный остров мой, где, родины лишенный, Я свой приют обрел. Отважно он отпор дает ветрам холодным; Ночует здесь гроза, как вождь в шатре походном, Как на скале орел. Я полюбил тебя, друг верный и суровый! Как часто я смотрел на горизонт свинцовый, На бурный океан, И думал я: мое да будет погребенье Тут, в хаосе камней, тут, где в ожесточенье Бушует ураган. Но нынче я узнал: на подступах к Парижу Идет жестокий бой. И я отсюда вижу, Что мой Париж восстал, Что люди там вершин бесстрашия достигли, Что там разгневанный народ кипит, как в тигле Расплавленный металл. Так пусть я встречу смерть на той земле священной, И пусть останется девизом жизни бренной, Начертанным в веках: «Мой дом — в краю дубов, на каменной твердыне, А у геройских стен, венчанных лавром ныне, Покоится мой прах».

6

Дом высокий в Лирнесе; на земле

Лаврента — гробница (лат.)

"Религии сверлят свои ходы в земле, "

Религии сверлят свои ходы в земле, Чтоб солнце истины сокрыть от нас во мгле. Во мраке ханжества мы тщетно ищем веру; Бог создал яркий свет, поп — темную пещеру.

ОДНОМУ КРИТИКУ

Слепцу чувствительность даруют небеса: Ему дан острый нюх охотничьего пса, Вкус, осязание слепого — беспримерны, А изощренный слух, как слух пугливой серны, Преображает в гром шуршанье ветерка И трели соловья — в мычание быка. Утонченности чувств он образец ходячий! Вот слух! Вот нюх! Вот вкус!.. Все так, но он — незрячий.

КОММЕНТАРИИ

ГРОЗНЫЙ ГОД

В настоящий том включены избранные стихотворения из следующих поэтических сборников Виктора Гюго: «Грозный год», «Искусство быть дедом», «Четыре ветра духа», «Легенда веков», «Все струны лиры», «Мрачные годы», «Последний сноп».

При характеристике сборника «Грозный год» следует иметь в виду те общественные события, которые происходили во Франции в начале 70-х годов XIX века.

Правительство Наполеона III вело многочисленные агрессивные войны, отвечавшие захватническим интересам крупной буржуазии и имевшие в то же время целью помешать росту революционных стремлений трудящихся масс.

В 1870 г. Наполеон III, стремясь укрепить свое господство, предпринял войну против Пруссии. Происшедшая 4 сентября 1870 г. революция свергла бонапартистский режим. С исчерпывающей ясностью писал Маркс во втором воззвании Генерального совета Международного товарищества рабочих о франко-прусской войне: «Мы не заблуждались насчет жизнеспособности Второй империи. Мы не были также неправы в своем опасении, что для Германии «война потеряет свой чисто оборонительный характер и выродится в войну против французского народа». Оборонительная война действительно кончилась сдачей Луи Бонапарта, капитуляцией при Седане и провозглашением республики в Париже». [7]

7

К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные произведения в двух томах, т. I, Госполитиздат, 1952, стр. 450.