Том 13. Воскресение
Шрифт:
— Вот князь хочет вам добро сделать — землю отдать, только вы того не стоите, — сказал управляющий.
— Как не стоим, Василий Карлыч, разве мы тебе не работали? Мы много довольны барыней-покойницей, царство небесное, и молодой князь, спасибо, нас не бросает, — начал рыжеватый мужик-краснобай.
— Я затем и призвал вас, что хочу, если вы желаете этого, отдать вам всю землю, — проговорил Нехлюдов.
Мужики молчали, как бы не понимая или не веря.
— В каких, значит, смыслах землю отдать? — сказал один, средних лет, мужик в поддевке.
— Отдать вам внаймы, чтобы вы пользовались за невысокую плату.
— Разлюбезное дело, — сказал один старик.
— Только бы в силу платеж был, — сказал другой.
— Землю отчего не взять!
— Нам дело привычное, — землей кормимся!
— Вам же покойнее, только знай получай денежки,
— Грех от вас, — сказал немец, — если бы вы работали да порядок держали…
— Нельзя нашему брату, Василий Карлыч, — заговорил остроносый худой старик. — Ты говоришь, зачем лошадь пустил в хлеб, а кто ее пускал: я день-деньской, а день — что год, намахался косой, либо что заснул в ночном, а она у тебя в овсах, а ты с меня шкуру дерешь.
— А вы бы порядок вели.
— Хорошо тебе говорить — порядок, сила наша не берет, — возразил высокий черноволосый, обросший весь волосами, нестарый мужик.
— Ведь я говорил вам, обгородили бы.
— А ты лесу дай, — сзади вступился маленький, невзрачный мужичок. — Я хотел летось загородить, так ты меня на три месяца затурил вшей кормить в замок. Вот и загородил.
— Это что же он говорит? — спросил Нехлюдов у управляющего.
— Der erste Dieb im Dorfe [38] , — по-немецки сказал управляющий. — Каждый год в лесу попадался. А ты научись уважать чужую собственность, — сказал управляющий.
38
Первый вор в деревне (нем.).
— Да мы разве не уважаем тебя? — сказал старик. — Нам тебя нельзя не уважать, потому мы у тебя в руках; ты из нас веревки вьешь.
— Ну, брат, вас не обидишь; вы бы не обидели.
— Как же, обидишь! Разбил мне летось морду, так и осталось. С богатым не судись, видно.
— А ты делай по закону.
Очевидно, шел словесный турнир, в котором участвующие не понимали хорошенько, зачем и что они говорят. Заметно было только, с одной стороны, сдерживаемое страхом озлобление, с другой — сознание своего превосходства и власти. Нехлюдову было тяжело слушать это, и он постарался вернуться к делу: установить цены и сроки платежей.
— Так как же насчет земли? Желаете ли вы? И какую цену назначите, если отдать всю землю?
— Товар ваш, вы цену назначьте.
Нехлюдов назначил цену. Как всегда, несмотря на то, что цена, назначенная Нехлюдовым, была много ниже той, которую платили кругом, мужики начали торговаться и находили цену высокой. Нехлюдов ожидал, что его предложение будет принято с радостью, но проявления удовольствия совсем не было заметно. Только потому Нехлюдов мог заключить, что предложение его им выгодно, что когда зашла речь о том, кто берет землю — все ли общество или товарищество, то начались жестокие споры между теми крестьянами, которые хотели выключить слабосильных и плохих плательщиков из участия в земле, и теми, которых хотели выключить. Наконец благодаря управляющему установили цену и сроки платежей, и крестьяне, шумно разговаривая, пошли под гору, к деревне, а Нехлюдов пошел в контору составлять с управляющим проект условия.
Все устроилось так, как этого хотел и ожидал Нехлюдов: крестьяне получили землю процентов на тридцать дешевле, чем отдавалась земля в округе; его доход с земли уменьшился почти наполовину, но был с избытком достаточен для Нехлюдова, особенно с прибавлением суммы, которую он получил за проданный лес и которая должна была выручиться за продажу инвентаря. Все, казалось, было прекрасно, а Нехлюдову все время было чего-то совестно. Он видел, что крестьяне, несмотря на то, что некоторые из них говорили ему благодарственные слова, были недовольны и ожидали чего-то большего. Выходило, что он лишил себя многого, а крестьянам не сделал того, чего они ожидали.
На другой день условие домашнее было подписано, и, провожаемый пришедшими выборными стариками, Нехлюдов с неприятным чувством чего-то недоделанного сел в шикарную, как говорил ямщик со станции, троечную коляску управляющего и уехал на станцию, простившись с мужиками, недоумевающе и недовольно покачивавшими головами. Нехлюдов был недоволен собой. Чем он был недоволен, он не знал, но ему все время чего-то было грустно и чего-то стыдно.
Из Кузминского Нехлюдов поехал в доставшееся
Нехлюдов сел у окна, глядя в сад и слушая. В маленькое створчатое окно, слегка пошевеливая волосами на его потном лбу и записками, лежавшими на изрезанном ножом подоконнике, тянуло свежим весенним воздухом и запахом раскопанной земли. На реке «тра-па-тап, тра-па-тап» шлепали, перебивая друг друга, вальки баб, и звуки эти разбегались по блестящему на солнце плесу запруженной реки, и равномерно слышалось падение воды на мельнице, и мимо уха, испуганно и звонко жужжа, пролетела муха.
И вдруг Нехлюдов вспомнил, что точно так же он когда-то давно, когда он был еще молод и невинен, слышал здесь на реке эти звуки вальков по мокрому белью из-за равномерного шума мельницы, и точно так же весенний ветер шевелил его волосами на мокром лбу и листками на изрезанном ножом подоконнике, и точно так же испуганно пролетела мимо уха муха, и он не то что вспомнил себя восемнадцатилетним мальчиком, каким он был тогда, но почувствовал себя таким же, с той же свежестью, чистотой и исполненным самых великих возможностей будущим, и вместе с тем, как это бывает во сне, он знал, что этого уже нет, и ему стало ужасно грустно.
— Когда прикажете кушать? — спросил приказчик, улыбаясь.
— Когда хотите, — я не голоден. Я пойду пройдусь по деревне.
— А то не угодно ли в дом пройти, у меня все в порядке внутри. Извольте посмотреть, если в наружности…
— Нет, после, а теперь скажите, пожалуйста, есть у вас тут женщина Матрена Харина?
Это была тетка Катюши.
— Как же, на деревне, никак не могу с ней справиться. Шинок держит. Знаю, и обличаю, и браню ее, а коли акт составить — жалко: старуха, внучата у ней, — сказал приказчик все с той же улыбкой, выражавшей и желание быть приятным хозяину, и уверенность в том, что Нехлюдов, точно так же как и он, понимает всякие дела.
— Где она живет? Я бы прошел к ней.
— В конце слободы, с того края третья избушка. На левой руке кирпичная изба будет, а тут за кирпичной избой и ее хибарка. Да я вас провожу лучше, — радостно улыбаясь, говорил приказчик.
— Нет, благодарю вас, я найду, а вы, пожалуйста, прикажите оповестить мужикам, чтобы собрались; мне надо поговорить с ними о земле, — сказал Нехлюдов, намереваясь здесь покончить с мужиками так же, как и в Кузминском, и, если можно, нынче же вечером.