Том 15. Дела и речи

Гюго Виктор

Что до меня, то я благодарю вас за приветствия, но целиком отношу их за счет великой тревоги, переполняющей все сердца, тревоги за отечество, находящееся под угрозой.

Я прошу вас лишь об одном — единении!

В единении — путь к победе.

Забудьте всякую вражду, откажитесь от всякого злопамятства, будьте едины — и вы будете непобедимыми.

Перед лицом вторжения сплотимся все, как братья, вокруг республики. Мы победим.

Лишь с помощью братства можно спасти свободу.

ВОЗЗВАНИЕ К НЕМЦАМ

Немцы, к вам обращается друг.

Три года назад, во время Всемирной выставки 186 7года,

из глубины изгнания я говорил вам: «Добро пожаловать в ваш город!»

В какой город?

В Париж.

Ибо Париж не принадлежит нам одним. Париж в такой же степени ваш, как и наш. Берлин, Вена, Дрезден, Мюнхен, Штутгарт — ваши главные города; Париж — ваш центр. В Париже ощущаешь биение сердца Европы. Па риж— это город городов. Париж — это город всех людей. Существовали Афины, существовал Рим, существует Париж.

Париж — не что иное, как воплощение бесконечного гостеприимства.

Сегодня вы вновь приходите сюда.

В качестве кого?

Как братья, словно три года назад?

Нет, как враги.

Почему?

Откуда это зловещее недоразумение?

Два народа создали Европу. Эти два народа — Франция и Германия. Германия явилась для Запада тем, чем Индия была для Востока, своего рода прабабушкой. Мы ее чтим. Но что же все-таки происходит? И что все это означает? Сегодня Германия хочет разрушить ту самую Европу, которую она создавала своим продвижением, а Франция — своим блеском.

Возможно ли это?

Калеча Францию, Германия разрушит Европу.

Уничтожая Париж, Германия разрушит Европу.

Задумайтесь.

Для чего это вторжение? Для чего это варварское наступление на братский народ?

Что мы вам сделали?

Разве мы причина этой войны? Ее хотела империя, она ее затеяла. Теперь империя мертва. Это хорошо.

У нас нет ничего общего с этим трупом.

Империя — это прошлое, мы — будущее.

Империя — это воплощение вражды, мы — воплощение дружбы.

Империя — это воплощение измены, мы — воплощение верности.

Империя — это Капуя и Гоморра, мы — Франция.

Мы являемся французской республикой; наш девиз: «Свобода, Равенство, Братство»; мы пишем на своем знамени: «Соединенные Штаты Европы». Мы — такой же народ, как вы. У нас был Верцингеторикс, как у вас был Арминий. Одно и то же братское сияние, величественный признак единства соединяют немецкое сердце и французскую душу.

Это до такой степени верно, что мы заявляем вам:

Если, к несчастью, роковое заблуждение толкнет вас на акты крайнего насилия, если вы нападете на нас в этом священном городе, который до известной степени вверен Франции Европой, если вы отважитесь на штурм Парижа, мы будем обороняться до последней возможности. Мы будем сражаться против вас изо всех сил, но мы заявляем вам, что по-прежнему будем считать себя вашими братьями. Знаете ли вы, где мы разместим ваших раненых? Во дворце нации. Мы заранее предназначаем Тюильри под госпиталь для раненых пруссаков. Там будет размещен лазарет для ваших храбрых солдат, попавших в плен. Там наши женщины будут ухаживать за ними и оказывать им помощь. Ваши раненые будут нашими гостями. Мы будем обращаться с ними по-царски, и Париж примет их в свой Лувр.

С этим братским чувством в душе мы примем вашу войну.

Но в чем смысл этой войны, немцы? С ней должно быть покончено, поскольку покончено с империей. Вы поразили вашего врага, который был и нашим врагом. Чего вы еще хотите?

Вы

стремитесь силой овладеть Парижем! Но мы ведь всегда с любовью предоставляли его вам. Не заставляйте же народ, который во все времена протягивал вам руку, закрывать перед вами дверь. Не заблуждайтесь по поводу Парижа. Париж любит вас, но Париж будет с вами сражаться. Париж будет сражаться с вами, осененный грозным величием своей славы и своего траура. Перед угрозой грубого насилия Париж может стать страшным.

Жюль Фавр красноречиво сказал вам об этом, и все мы повторяем вам: вас ждет сопротивление, порожденное негодованием.

Овладев внешними укреплениями, вы найдете за ними внутренние укрепления; овладев этими укреплениями, вы найдете за ними баррикады; овладев баррикадами, вы, быть может (кто знает, что в минуту крайней опасности может подсказать людям патриотизм?), обнаружите заминированную сточную трубу, которая заставит взлететь на воздух целые кварталы. Вы готовите себе ужасную участь: овладевать Парижем камень за камнем, умерщвлять Европу на его площадях, шаг за шагом, на каждой улице, в каждом доме убивать Францию; погасить этот великий светоч можно, лишь погасив его в душе каждого парижанина. Остановитесь же!

Немцы, страшитесь Парижа! Остановитесь в раздумье у его стен. Он способен на любое преображение. Его изнеженность может внезапно обернуться силой; он казался спящим, он пробуждается; как шпагу, извлекает он из ножен идею, и этот город, который вчера был Сибарисом, может завтра стать Сарагосой.

Говорим ли мы все это для того, чтобы вас устрашить? Конечно, нет! Вас нельзя устрашить, немцы. Ваш Галгак противостоял Риму, а Кернер — Наполеону. Мы — народ «Марсельезы», а вы — народ «Закованных в броню сонетов» и «Клича шпаги». Вы — народ мыслителей, который при необходимости превращается в легион героев. Ваши солдаты достойны наших; наши солдаты — воплощение неколебимой храбрости, ваши — воплощение спокойной отваги.

Однако слушайте.

Ваши генералы хитры и искусны, наши начальники были бездарны; вы вели войну скорее с ловкостью, нежели со славой. Ваши генералы предпочитали величию выгоду, то было их право; вы захватили нас врасплох; вас было десять против одного; наши солдаты стоически встречали смерть от вашей руки, вы же предусмотрительно обеспечили себе все шансы на победу; таким образом, до сих пор в этой страшной войне Пруссия одерживала победы, но Франция стяжала себе славу.

Теперь (задумайтесь над этим!) вы рассчитываете нанести последний удар и, воспользовавшись тем, что почти вся наша великолепная армия, обманутая и проданная, ныне полегла на поле битвы, ринуться на Париж; вы, семьсот тысяч солдат, со всеми своими орудиями войны — митральезами, стальными пушками, ядрами Круппа, ружьями Дрейза, вашей бесчисленной кавалерией, вашей грозной артиллерией, — готовитесь обрушиться на триста тысяч граждан, стоящих на крепостных валах, на отцов, защищающих свои очаги, на город, полный дрожащих семей, где есть жены, сестры, матери и где в этот час я, обращающийся к вам, живу с двумя внуками, один из которых еще не отнят от материнской груди. И на этот город, неповинный в возникновении настоящей войны, на этот город, который не сделал вам ничего дурного, а, наоборот, дал вам частицу своего света, на Париж, одинокий, гордый и доведенный до отчаяния, вы обрушиваетесь, словно гигантская волна убийств и сражений! Вот какова будет ваша роль, доблестные люди, храбрые солдаты, прославленная армия благородной Германии! Подумайте же хорошенько!