Том 17. Джимми Питт и другие
Шрифт:
У Штыря вырвался неудержимый смешок.
— Ага, начальник, с этим-то все в порядочке.
— В порядке, говоришь? Ну-ну! С чего ты это взял?
— Слышь, начальник, легавый-то того… вышел из игры! — Развеселившийся Штырь улыбался от уха до уха. — Вот смеху-то, начальник! Хы! Чисто цирк! Слушьте. Они взяли да заарестовали друг дружку.
Джимми хмуро подумал, что был не совсем прав. Даже и в Блумингдейле такие шуточки не встретят теплого приема. Одиночество — удел гения. Штырь обречен идти по жизни, так и не встретив родственную душу, способную понять и разделить его мыслительные процессы.
— Ну точно, — посмеивался Штырь. — То есть, совсем даже наоборот.
— Да-да, конечно, — успокаивающе произнес Джимми. — Я понимаю.
— Тут
— Что это ты мне рассказываешь? Штырь безудержно захихикал.
— Слышь, начальник, какое дело-то. Хы! Помереть, не встать! Как гроза началась, все потемнело, я в гардеробной шарю — где шкатулка, только ее заприметил, а тут — хы! Слышу, в коридоре шаги, тихенькие такие, и прямо к двери. Во я попал! Думаю себе, это какой-нить из сыщиков про меня допер, сцапать хочет. Я шасть — и спрятался за занавеску. Там занавесочка такая есть, сбоку. За ней костюмы разные висят, всякие шикарные шмотки. Я туда и стою, жду, что будет. Думаю, он войдет, а я попробую выскочить, пока он меня не разглядел. Темно же. Дам ему в зубы, он отключится, я и удеру.
— Да? — сказал Джимми.
— Ну, типчик этот дверь открыл, я уже хотел к нему рвануть, и тут из комнаты, что напротив, выскакивает другой типчик, и того, первого — в захват! Не, ну скажите, никакого цирка не надо! Верьте слову, лучше, чем на Кони-Айленде!
— Продолжай. Что было дальше?
— Они давай один другого мутузить. Меня-то они не видят, и я их не вижу, только слышу, как они по комнате шарахаются да молотят друг друга почем зря. Ну, потом один другого свалил, тот отрубился, хоть до десяти считай, а потом слышу — щелкнуло. Ну, это я сразу понял, что такое было. Один фраер другому наручники нацепил.
— Назовем их «А» и «Б», — предложил Джимми.
— Потом слышу — этот, ну, первый мужик, свет зажег, потому что темно же было, из-за грозы, и говорит: «Ага, попался! Я за тобой давно наблюдаю». Я голос-то узнал. Это был тот самый, который прикидывается, будто служит у сэр-Таммаса. А второй…
Джимми зашелся от хохота.
— Молчи, Штырь! Это выше сил человеческих! Неужели ты хочешь мне сказать, что наш высокоинтеллектуальный и трудолюбивый друг Гейлер, закованный в наручники, сидит сейчас в угольном погребе?
Штырь улыбался до ушей.
— А то! — сказал он.
— Это Божья кара! — объявил Джимми в восторге. — Господь его покарал. Человек не имеет права быть таким законченным ослом, как этот Гейлер. Это просто неприлично.
Временами преданный сотрудник МакИкерна вызывал у Джимми необъяснимую злобу. Гордость его была задета. Доходило до того, что Джимми жалел — почему он на самом деле не тот отчаянный разбойник, каким МакИкерн его считает. Никогда в своей жизни он не отказывался от вызова, а эта слежка была явным вызовом. За спиной неумелого шпиона Джимми всякий раз мерещилась самодовольная фигура МакИкерна. Будь в служащем агентства Додсона хоть какая-нибудь тонкость, Джимми смог бы его простить, но тонкости не было. В итоге многолетнего опыта у Штыря развилось своего рода шестое чувство в отношении представителей закона. Его не обманула бы и самая хитрая маскировка. Но Гейлера даже сам Джимми сумел бы разгадать.
— Продолжай, — сказал он Штырю. Штырь продолжил:
— Ну так вот, тот, другой фраер, который валяется на полу в наручниках…
— Словом, Гейлер, — вставил Джимми. — Неотразимый храбрец Гейлер!
— А то. Он, значится, сперва очень был занят, никак продышаться не мог. Пыхтел-пыхтел, а потом и говорит: «Ах ты, — говорит, — балда, ты чего творишь? Ну и наделал ты дел, нечего сказать». Ну, то есть, он это другими словами говорил, но по смыслу вроде того. «Я, — говорит, — сыщик. Сними с меня эти штуки!» Это он про наручники. Думаете, тот, другой фраер, который вроде слуги, шибко тут обрадовался? Не, ничего похожего. Ха-ха, говорит. В жизни, говорит, не слыхал такой дури. «Расскажи это своей бабушке! Я тебя знаю. Втерся в дом под видом гостя, а на самом деле нацелился на брульянты». На такие жестокие слова другой фраер, Гейлер, прямо жуть как разгорячился. «Сыщик я! — орет. — И в доме я по особому приглашению мистера МакИкерна, американского джентльмена». А тот ему опять пилюлю. «Расскажи это королю голландскому! Тоже мне, сыщик. Наглости у тебя, — говорит, — на десятерых». Гейлер ему: «Отведите меня к мистеру МакИкерну. Он за меня…» Поручкается, что ли?
— Поручится? — предположил Джимми. — Это значит — к сердцу прижмет и много хорошего скажет.
— Во-во, точно. Поручится. А я сперва не понял, к чему это он. «Поручится за меня», — говорит. Он-то думал, что выкрутился, а ничего подобного, потому что фраер в виде слуги ему говорит: «Еще чего! Стану я гоняться с тобой по всему дому, мистера МакИкерна искать. Посиди-ка ты в погребе пока, мил-сердешный друг, а там посмотрим, что ты запоешь, когда я доложусь сэр-Таммасу». «Лады! — говорит ему Гейлер. — Зовите сэр-Таммаса, я ему все объясню». А тот ему: «Ну нет! У сэр-Таммаса дел нынче много, обхаживать разных шишек, что приедут тиянтер смотреть. Не буду я его дергать да беспокоить, пока он не освободится. Так что давай, лезь в погреб!» Ну, они и ушли. А я — за дело, брульянты пригреб и бегом сюда. Джимми утер глаза.
— Слыхал ли ты, Штырь, что бывает на свете такая штука — высшее правосудие? — спросил он. — Вот это как раз оно самое и есть. Но в этот час веселья и общего умиления мы не должны забывать…
Штырь его перебил. Радуясь успеху своего рассказа, он поспешил указать мораль всей истории:
— Вот видите, начальник, получилось-то все к лучшему. Как заметят они, что брульянты тю-тю, — подумают, что их Гейлер свистнул. А про нас не подумают.
Джимми серьезно посмотрел на оратора.
— Конечно, — сказал он. — Да ты мыслитель, Штырь! По твоим же собственным словам, Гейлер едва успел открыть дверь снаружи, когда слуга на него набросился. Естественно, все подумают, что он взял бриллианты. Особенно когда их при нем не найдут. Человек, который способен вскрыть запертый сейф через запертую дверь, уж наверное сумеет припрятать добычу, катаясь по полу в драке. То, что драгоценностей при нем не окажется, окончательно изобличит его. А уж когда выяснится, что он на самом деле сыщик, все окончательно поверят, что он и есть грабитель. Знаешь, Штырь, тебя бы надо поместить в какое-нибудь тихое лечебное заведение.
Трущобный юноша затуманился.
— Про это я не подумал, начальник, — признался он.
— Ну еще бы! Нельзя же думать обо всем сразу. А теперь, будь добр, передай мне бриллианты, я их положу на место.
— Обратно положить, начальник?
— А что ты предлагаешь? Я бы тебя заставил это сделать, только, боюсь, для тебя это будет немного непривычно.
Штырь покорно отдал бриллианты. Начальник есть начальник. Он сказал — значит, так тому и быть. Но вид у Штыря был трагический и красноречиво говорил о загубленных надеждах.
Джимми взял ожерелье с легким замиранием сердца. Он был знатоком драгоценностей, и хорошие камни производили на него то же действие, что хорошая картина — на тонкого ценителя изящных искусств. Он пропустил ожерелье между пальцами, потом поднес к глазам и присмотрелся поближе.
Штырь наблюдал за ним с вновь проснувшейся робкой надеждой. Похоже, начальник колеблется. Может, взяв бриллианты в руки, он уже не найдет в себе сил с ними расстаться? Для Штыря бриллиантовое колье искусной работы представляло собой всего лишь эквивалент энного количества «долларей», но он знал, что некоторые люди, во всем остальном вполне нормальные, без ума от бриллиантов ради самих бриллиантов.