Том 18. Гимназическое. Стихотворения. Коллективное
Шрифт:
Сравнение рассказа «Ревнивый муж…» с чеховскими рассказами проводилось следующим образом. Основные особенности поэтики «Ревнивого мужа…» были представлены в виде вопросника-сетки: 1. Фабула и сюжет. 2. Начало рассказа. 3. Характер авторской речи. 4. Речь персонажей. 5. Ситуация — форма выражения. Вопросник был предложен текстам произведений раннего Чехова. Если автором атрибутируемого рассказа является Чехов, при накладывании сетки на его произведения должны получиться совпадения по большинству пунктов.
Заглавием рассказа «Ревнивый муж и храбрый любовник» взято название переводного водевиля-шутки («Ревнивый муж и храбрый любовник». Комедия-водевиль в 1 д. Пер. с фр. Н. Сабурова. СПб., 1850. Существовал также другой перевод — Н. Куликова, см. «Каталог изданий Театральной б-ки С. Ф. Рассохина с 1 января 1875 по 1
Фабула рассказа «Ревнивый муж и храбрый любовник» строится на том, что чиновник, собиравшийся выразить начальнику свое негодование, при первых же звуках его голоса вдруг стал говорить нечто совсем противоположное тому, что собирался. Это совпадает с фабулой двух произведений Чехова того же 1883 года — «Рассказ, которому трудно подобрать название» (написан в феврале — марте) и «Депутат, или повесть о том, как у Дездемонова 25 рублей пропало» (написан в мае). В обоих рассказах, как и в «Ревнивом муже», при виде начальства чиновник начинает говорить и делать не то — мало того, совершенно противоположное тому, что намеревался. Есть сходство и в способе художественной разработки этой фабулы.
Поворот в намерениях чиновника происходит сразу, автоматически. Он не мотивируется и не объясняется автором. Нарочитое отсутствие мотивировки заставляет предполагать, что она не нужна. Этим достигается впечатление полнейшей внутренней естественности для героя-чиновника именно такого поведения и невозможности какого-либо другого. Создается тип социального поведения. То же находим и в двух названных чеховских рассказах. Взятая в более широком плане эта фабула (герой, узнав об изменившейся социальной ситуации, меняет поведение) неоднократно встречается в творчестве Чехова 1882–1885 гг.: «Толстый и тонкий», «Хамелеон», «Братец», «Вверх по лестнице», «Нарвался».
Из лексико-синтаксических особенностей речи персонажей рассказа «Ревнивый муж и храбрый любовник» следует отметить прерывистый синтаксис прямой речи — с многочисленными эллипсами, присоединениями, оформленными с помощью обильных многоточий; насыщенность речи персонажа междометиями, воспроизведение фонетических особенностей речи («хоррошенькая»); включение бранных слов. Все эти особенности, создающие иллюзию живой устной речи, чрезвычайно характерны для Чехова. Есть и лексико-синтаксические параллели с чеховскими рассказами в речи повествователя — особенности употребления слов «старичок» применительно к «чину», эпитетов «превосходительный» (ср. «превосходительные галоши» в «Добром знакомом»), «дивная», «чудная», употребление разговорной формы отчества и др. Дважды встречается трехчленное сочетание однородных синтаксических единиц: один раз с тремя однородными определениями («Дрожащий ~ мести») и другой — с тремя сказуемыми («Облучков ~ забормотал»). Уже давно замечено чрезвычайное расположение Чехова к такой трехчастной синтаксической фигуре.
Кроме общих лексических и синтаксических параллелей в рассказе «Ревнивый муж…» и заведомо чеховских рассказах обнаруживается явная близость пар «ситуация — слово» (см. об этом во вступит. статье к комментарию наст. тома). 1. «Архивариус Облучков стоял у двери и подслушивал. Там, за дверью…» С подслушивания начинается рассказ Чехова «Неудача» (1886). Синтаксическое целое, включающее эту ситуацию, построено сходным образом. 2. «Говорил сам начальник, Архип Архипыч… Его слушали…» Ср. «Посреди кухни стоял дворник Филипп и читал мораль. Его слушали…» («Умный дворник»). Существенно и то, что в обоих случаях, как и в рассказе «Ревнивый муж и храбрый любовник», эти предложения начинают рассказы.
Рассказ «Мачеха» («Мирской толк», № 7) превосходит по своему художественному уровню прочие атрибутируемые произведения журнала; по стилю и «тону» он является наиболее «чеховским».
Его содержание напоминает известные рассказы «У постели больного» и «Водевиль» (1884), особенно последний. В нем, как и в «Мачехе», излагается содержание читаемого автором рассказа, причем по ходу развертывания событий приводится та же поговорка: чем дальше в лес, тем больше дров. Далее друзья делают автору водевиля такие же замечания — в каждой детали им чудится намек на что-то или на кого-то; в результате оказывается, что из водевиля нужно изъять и то, и это — то есть все. Фабулу, основанную на чтении (писании) пародийного произведения, выдержанного в стиле бульварной литературы, находим в рассказах «Заказ», «Драма». Концовка вставного романа в «Мачехе» находит прямую характеристику в чеховском рассказе того же 1883 г. «Случай из судебной практики»: «В плохих романах, оканчивающихся полным оправданием героя и аплодисментами публики».
Сходство с поэтикой чеховских рассказов усматривается и в гротескности манеры, — в частности, сравнений. В этом плане есть и прямые совпадения.
«Желто-серое, морщинистое лицо ее кисло, как раздавленный лимон». В рассказе «Двое в одном» (1883): «Лицо его точно дверью прищемлено или мокрой тряпкой побито. Оно кисло и жалко» (ср. «кислолицый старик» — «Пьяные», «с кислым лицом» — «Беглец», «лицо стало таким кислым» — «Отрава»). Желто-серое лицо встречается в «Темпераментах» (1882).
«Она беспокойно вертится, и то и дело подносит к своему острому, птичьему носу флакон». Ср.: «Возле него стояла высокая тонкая англичанка с выпуклыми рачьими глазами и большим птичьим носом» («Дочь Альбиона»).
Обнаруживаются и лексико-синтаксические параллели. «Говорил это, а самому…» Ср.: «Сказала это, а у самой…» («Приданое»). Или в рассказе начальника: «Вообрази же <…> маленькую, пухленькую…» Ср. в рассказе, представляющем также собою повествование от первого лица: «Вообразите себе маленькую, сырую…» («Приданое»). Слово «старушенция» входило в семейную лексику Чеховых (см. письмо М. П. Чехова Е. Я. Чеховой от 8 января 1900 г. — С. М. Чехов. О семье Чеховых. Ярославль, 1970, стр. 186). Часто у раннего Чехова и комическое обыгрывание грамматических или медицинских терминов (например, слова «союз», при котором краснеют барышни, или «конституция», от которого бледнеет герой («У постели больного»).
Необходимо рассмотреть всех других возможных претендентов на авторство «Библиографий», «Корреспонденций», рассказов «Ревнивый муж и храбрый любовник» и «Мачеха».
Сначала рассмотрим претендентов на авторство «Корреспонденций» и «Библиографий».
Прежде всего требовал решения вопрос: насколько жанры «Винта», в котором были напечатаны «Корреспонденции», характерны для юмористики «Света и теней» и «Мирского толка»? Было ли в нем что-либо новое? Могли ли постоянные сотрудники двух журналов, не привлекая авторов со стороны, выпустить семь номеров «Винта»? С целью решения этих вопросов был просмотрен юмористический отдел журналов «Мирской толк» и «Свет и тени» за все время их существования. В качестве дополнительного материала был привлечен предшествовавший им журнал «Московское обозрение», выходивший в 1876–1878 гг.