Том 2. 1960-1962
Шрифт:
Триста метров.
– Кондратьев,- сказал Белов.- Что ты будешь делать завтра?
Кондратьев ответил:
– Утром придут Хен Чоль и Вальцев со своими субмаринами, а вечером мы прочешем впадину и перебьем остальных.
Завтра вечером он снова спустится в эту могилу. И он говорит это спокойно и с удовольствием.
— Акико–сан.
— Да, товарищ Белов?
— What are you going to do tomorrow?
Кондратьев взглянул на батиметр. Двести метров. Акико вздохнула.
– Не знаю,- сказала она.
Они замолчали. Они молчали до тех пор, пока субмарина не всплыла
– Открой люк,- сказал Кондратьев.
Субмарина закачалась на легкой волне.
Белов поднял руку, передвинул защелки замка и толкнул крышку.
Погода изменилась. Ветра больше не было, туч тоже не было. Звезды были маленькие и яркие, в небе висел огрызок луны. Оке ан лениво гнал небольшие светящиеся волны. Волны плескались и журчали у башенки люка.
Белов первым выкарабкался наружу, за ним вылезли Акико и Кондратьев. Белов сказал:
– Как хорошо!
Акико тоже сказала:
– Хорошо.
Кондратьев тоже подтвердил, что хорошо, и добавил, подумав:
— Просто замечательно.
— Разрешите, я искупаюсь, товарищ субмарин–мастер,- сказала Акико.
— Купайтесь, пожалуйста,- вежливо разрешил Кондратьев и отвернулся.
Акико разделась, сложила одежду на край люка и потрогала ногой воду.
Красный купальник на ней казался черным, а ноги и руки - неестественно белыми. Она подняла руки и бесшумно соскользнула в воду.
– Пойду–ка я тоже,- сказал Белов.
Он разделся и сполз в воду. Вода была теплая. Белов сплавал к корме и сказал:
– Замечательно. Ты прав, Кондратьев.
Затем он вспомнил лиловое щупальце толщиной с телеграф ный столб и поспешно вскарабкался на субмарину. Подойдя к люку, на котором сидел Кондратьев, он сказал:
– Вода теплая, как парное молоко. Искупался бы.
Они молча сидели, пока Акико плескалась в воде. Голова ее черным пятном качалась на фоне светящихся волн.
– Завтра мы перебьем их всех,- сказал Кондратьев.- Всех, сколько их там осталось. Нужно торопиться. Киты подойдут через неделю.
Белов вздохнул и ничего не ответил. Акико подплыла и ухватилась за край люка.
– Товарищ субмарин–мастер, можно, завтра я опять с вами?
– спросила она с отчаянной смелостью.
Кондратьев сказал медленно:
— Конечно, можно.
— Спасибо, товарищ субмарин–мастер.
На юге над горизонтом поднялся и уперся в небо луч прожектора. Это был сигнал с «Кунашира».
– Пошли,- сказал Кондратьев, поднимаясь.- Вылезайте, Акико–сан.
Он взял ее за руку и легко поднял из воды. Белов мрачно сообщил:
– Я посмотрю, какая получилась пленка. Если плохая, я тоже спущусь с вами.
— Только без коньяка,- сказал Кондратьев.
— И без духов,- добавила Акико.
— И вообще я попрошусь к Хен Чолю,- сказал Белов.- Втроем в этих кабинах слишком тесно.
ЗАГАДКА ЗАДНЕЙ НОГИ
– Ваша первая книга мне не понравилась,- сказал Парнкала.- В ней нет ничего, что могло бы поразить воображение серьезного человека.
Они лежали в шезлонгах под выцветшим горячим тентом на веранде поста Колд Крик - биотехник Гибсонского заповедника Жан
— Книга обязательно должна будить воображение,- продолжал Парнкала,- иначе это не книга, а дурной учебник. Собственно, можно выразиться так: назначение книги - будить воображение читателя. Правда, ваша первая книга была призвана выполнить и другую, не менее важную задачу, а именно: донести до нас точку зрения человека вашей героической эпохи. Я много ждал от этой книги, но - увы!
– видимо, в процессе работы вы утратили эту самую точку зрения. Вы слишком впечатлительны, друг Женя!
— Все проще, Жан,- сказал Женя лениво.- Гораздо проще, мой друг. Мне ужасно не хотелось предстать перед человечеством этаким Кампанеллой навыворот. А в общем–то все правильно - книжица серая…
Он свесился с шезлонга и набрал в длинный узкий бокал пенистого кокосового молока из сифона. Бокал мгновенно вспотел.
– Да,- сказал Парнкала,- вам очень не хотелось быть Кампанеллой навыворот. Вы слишком спешили сменить психологию, Женя. Вам очень хотелось перестать быть чужим здесь. И напрасно. Вам следовало бы побольше оставаться чужим: вы смогли бы увидеть много такого, чего мы не замечаем. А разве это не важнейшая задача всякого писателя - замечать то, что не видят другие? Это будит воображение и заставляет думать.
– Пожалуй,- сказал Женя.
Они замолчали. Глубокое спокойствие царило вокруг, дремотное спокойствие полуденной саванны. Наперебой трещали цикады. Пронесся легкий ветерок, зашумела трава. Издалека донеслись пронзительные звуки - это кричали эму. Женя вдруг сел и вытянул шею.
– Что это?
– спросил он.
Мимо поста, ныряя в высокой траве, неслась странная машина - длинный вертикальный шест, видимо на колесах, с блестящим вращающимся диском на конце. У машины был на редкость нелепый вид. Подпрыгивая и раскачиваясь, она уходила на юг.
Парнкала поднял голову и посмотрел.
— А,- сказал он.- Я забыл вам рассказать. Это уродцы.
— Какие уродцы?
— Никто не знает,- сказал Парнкала спокойно.
Женя вскочил и подбежал к перилам. Длинный нелепый шест быстро удалялся, раскачиваясь, и через минуту скрылся из глаз. Женя повернулся к Парнкале.
– Как же это так - никто не знает?
– спросил он.
Парнкала пил кокосовый сок.
– Никто не знает,- проговорил он, вытирая губы.- Это очень забавная история, она вам понравится. Впервые они по явились полторы декады назад - вот такие шесты на одном колесе и ползучие тарелки. Их часто видят в саванне между Колд Криком и Роальдом, а позавчера один шест пробежал по главной улице Гибсона. Одну тарелку растоптали мои эму. Я видел - большая куча осколков плохой пластмассы и остатки радиомонтажа на совершенно отвратительной керамике. Похоже на школьные модельки. Мы связались с Гибсоном, но там никто ничего не знал. И вообще, как выяснилось, никто ничего не знает.