Том 2. Хладнокровное убийство. Призраки в солнечном свете

Капоте Трумен

Миссис Арчибальд Уильям Уоррен-Брауни, невысокая и коренастая англичанка лет сорока, с почти бессознательной манерой выражаться как леди, ничуть не напоминала других завсегдатаев кафе и, находясь в этом заведении, напоминала паву, попавшую в загон для индюшек. Однажды, объясняя знакомой, почему они с мужем отказались «от фамильных владений на севере Англии» и променяли доставшийся им по наследству дом — «чудеснейшую, о, прекраснейшую старинную обитель» — на старый и отнюдь не чудесный сельский дом на равнинах западного Канзаса, миссис Уоррен-Брауни сказала:

— Налоги, моя дорогая. Убийственные поборы. Немыслимо, преступно убийственные поборы. Из-за них нам и пришлось уехать из Англии. Да, мы уехали год назад. И не жалеем. Ни единой секунды. Нам здесь нравится. Мы просто в восторге. Хотя,

конечно, это совсем не похоже на ту нашу жизнь. На жизнь, к которой мы привыкли. Париж и Рим. Монте-Карло. Лондон. Да, я иногда думаю о Лондоне. Но на самом деле я совершенно не скучаю по нему — настоящее безумие, никогда не найдешь такси и всегда беспокоишься о том, как выглядишь. Определенно не скучаю. Нам здесь нравится. Наверное, некоторые — те, кто знал, какую жизнь мы вели раньше, — задаются вопросом, не чувствуем ли мы себя чуточку одиноко здесь, среди пшеничных полей. Но мы хотели поселиться именно на Западе. В Вайоминге или Неваде — как получится. Мы надеялись, что там нам удастся слегка обрасти жирком. По дороге мы остановились погостить у друзей в Гарден-Сити — точнее даже, у друзей наших друзей. Но они оказались невероятно любезны. Настаивали, чтобы мы погостили подольше. И мы подумали, ну, в общем, почему бы и нет? Почему бы не взять в аренду немного земли и не завести ранчо? Или ферму. Этот вопрос мы так до сих пор и не решили — ранчо или ферму. Доктор Остин спрашивает, не кажется ли нам, что здесь слишком тихо. Надо сказать, нет. Надо сказать, я еще никогда не жила в таком бедламе. Здесь шуму больше, чем во время бомбежки. Гудки поездов. Койоты. Чудовища, завывающие всю ночь напролет. Жуткий шум. И с тех пор, как произошло это убийство, кажется, стало еще невыносимее. Столько всяких звуков. Наш домик — господи, ну и скрипит же эта старая развалина! Заметьте себе, я не жалуюсь. Правда — это вполне пригодный для жилья дом, со всеми удобствами, — но как он кряхтит и кашляет, бог мой! А после наступления темноты, когда начинается ветер, этот ненавистный ветер прерий, слышатся просто душераздирающие стоны. Я хочу сказать, что если у кого нервы не в порядке, может почудиться всякая ерунда. Боже милостивый! Бедные Клаттеры! Нет, мы с ними не были знакомы. Я видела мистера Клаттера только один раз. В Федеральном здании.

В начале декабря двое самых постоянных клиентов кафе в один день объявили о своем намерении собрать вещи и покинуть не просто округ Финней, но даже и сам штат. Первым был фермер — арендатор Маккоя, известного в западном Канзасе землевладельца и бизнесмена. Он сказал: «Я разговаривал с мистером Маккоем. Постарался просветить его насчет того, что здесь творится, в Холкомбе и во всей округе. Что ни одна живая душа не может спать. Моя жена не может спать и мне не дает. Вот я и сказал мистеру Маккою, что мне очень нравится участок, все это прекрасно, но ему лучше найти себе другого арендатора. А мы уезжаем. В восточное Колорадо. Может, там мне наконец удастся отдохнуть».

Второй была миссис Хидео Ашида, которая заглянула в кафе с тремя из четырех своих краснощеких детей. Она выстроила их у стойки и сказала миссис Хартман: «Дайте Брюсу коробку крекера. Бобби просил «коку». Бонни-Джин? Мы знаем, что ты расстроена, Бонни-Джин, но ты бы подошла, угостилась чем-нибудь». Бонни-Джин покачала головой, и миссис Ашида сказала: «Бонни немного хандрит. Ей не хочется уезжать. Ведь здесь школа, здесь все ее друзья».

— Ну что за беда, — улыбнулась миссис Хартман, — так уж сильно грустить не из-за чего. Перейдешь в школу в Гарден-Сити. Там гораздо больше мальчиков…

Бонни-Джин сказала:

— Вы не понимаете. Папа нас увозит. В Небраску.

Бесс Хартман посмотрела на миссис Ашида, словно ожидая, что она опровергнет утверждение дочери.

— Это правда, Бесс, — подтвердила та.

— Просто не знаю, что сказать, — произнесла миссис Хартман, и в голосе ее звучали негодование, удивление и даже отчаяние. Ашида были частью холкомбского сообщества, их все считали своими — это была веселая семья, и притом трудолюбивая, радушная и щедрая, хотя они мало чем могли поделиться.

Миссис Ашида сказала:

— Мы давно уже над этим думали. Хидео кажется, что в других краях мы можем добиться большего.

— Когда вы собираетесь ехать?

— Скоро, как только продадим дом. Но во всяком случае не раньше Рождества. Потому что мы записались на прием к дантисту. Это рождественский подарок Хидео. Мы с детьми подарим ему три золотых зуба. На Рождество.

Миссис Хартман вздохнула:

— Не знаю, что и сказать, кроме того, что мне очень жаль. Вот так берете и бросаете нас. — Она снова вздохнула. — Похоже, скоро нас все покинут.

Кто так, кто эдак.

— Черт возьми, думаешь, мне хочется уезжать? — сказала миссис Ашида. — Да это самое лучшее место из всех, где мы жили. Но Хидео, он мужчина, и он говорит, что в Небраске мы сможем найти ферму лучше. И вот что я тебе скажу, Бесс, — миссис Ашида попыталась нахмуриться, но ее пухлое, круглое гладкое лицо довольно плохо подчинилось. — Мы долго спорили. И как-то ночью я сказала: «Ладно, будь по-твоему, давай уедем». После того, что случилось с Гербом и его семьей, я почувствовала, что для меня здесь что-то закончилось. Я имею в виду, лично для меня. И я перестала спорить. Я сказала, ладно. — Она запустила руку в коробку с крекером, которую держал Брюс. — Черт возьми, я ничего не могу с собой поделать. Не могу выбросить это из головы. Мне нравился Герб. Знаешь, я ведь одна из последних, кто видел его живым. Да-да. Мы с детьми. Мы встретились на собрании «4С» в Гарден-Сити, и он подвез нас до дома. И напоследок я ему тогда сказала, что не могу себе представить, чтобы он когда-нибудь испугался. Что он в любой ситуации найдет, что сказать. — Она задумчиво похрустела крекером, взяла у Бобби глотнуть «кока-колы» и сказала: — Забавно, но знаешь, Бесс, я готова держать пари, что он не боялся. Даже когда это случилось, готова поспорить, он до последнего не верил, что это случится. Потому что этого случиться не могло. Только не с ним.

Сверкало солнце. Море было спокойно. Маленькая лодка под названием «Звездочка» стояла на якоре с четырьмя пассажирами на борту — Диком, Перри, молодым мексиканцем и Отто, богатым немцем средних лет.

— Пожалуйста, спой еще раз, — попросил Отто, и Перри, подыгрывая себе на гитаре, хрипловатым приятным баритоном затянул «Песню Туманных гор»:

Покуда мы живем на этом свете,

Нас люди вечно судят и бранят,

Но только ляжем в деревянный ящик,

Нам в руки вложат лилии они.

Дари же мне цветы, пока я жив…

Неделю они с Диком провели в Мехико, потом двинули на юг — в Куэрноваку, Таско, Акапулько. И как раз в Акапулько в «баре с музыкальными автоматами» они встретили Отто, отличительными чертами которого были волосатость ног и широта души. Дик его «подцепил». Но у этого джентльмена, адвоката из Гамбурга, проводящего в Мексике отпуск, уже был приятель — юный уроженец Акапулько, называющий себя Ковбоем. «Он оказался своим парнем, — сказал как-то Перри про Ковбоя. — В каком-то смысле он был подлый как Иуда, но до чего же занятный проныра, шустрый такой. Дику он тоже понравился. Мы здорово спелись».

Ковбой нашел для покрытых татуировками бродяг комнату в доме дяди, вызвался помочь Перри в освоении испанского языка и делился с ним благами своей связи с отдыхающим гамбуржцем, в компании и на средства которого они пили, ели и покупали женщин.

Но тот, казалось, считал, что неплохо тратит свои песо уже потому, что имеет возможность смаковать шуточки Дика. Каждый день Отто нанимал «Звездочку», суденышко для ловли рыбы в глубоких водах, и четверо друзей, распевая, плавали вдоль берега. Ковбой правил лодкой; Отто делал зарисовки и удил рыбу; Перри наживлял крючки, мечтал, пел и иногда удил рыбу; Дик не делал ничего — только стонал, жаловался на качку, лежал вялый и одуревший от солнца, словно ящерица в сиесту. Но Перри сказал: «Вот оно. Наконец-то все так, как должно быть». Однако он знал, что бесконечно так продолжаться не может — такая жизнь фактически должна была закончиться уже в этот день. Назавтра Отто возвращался в Германию, а Перри с Диком уезжали обратно в Мехико — по настоянию Дика. «Конечно, малыш, — сказал он, когда они обсуждали этот вопрос. — Это все очень мило. Солнце в спину и тому подобное. Но денежки-то уже тю-тю. Ну, продадим мы машину, и что у нас останется?»