Том 2. Марш тридцатого года
Шрифт:
— Я смею, — ответил Семен Максимович и, захватив рукой усы и бороды разгладил их книзу.
— А вы кто такой будете?
— А я вот отец этого… молодого человека.
Капитан посмотрел на Семена Максимовича, надул губы и внимательно протолкнул палочку в гильзу. Семен Максимович продолжал:
— Воевать тебе все равно не придется. Так?
— Воевать видимо, не придется.
— Хватит. А погоны тебе не нужны. Запомни, что я сказал.
— Запомню, —
— Хорошо. Будь здоров.
— Будь здоров. Мать не пугай.
— Учи меня еще.
Семен Максимович зашагал к выходу. Капитан проводил его взглядом и кивнул.
— Кто он такой, ваш отец?
— Токарь.
— Токарь?
— Токарь.
— Ваш отец?
— Мой отец.
— А-а!
— А что?
— Пускай, — сказал капитан. — Я не возражаю. Команда выздоравливающих.
Алеша повернул к нему лицо и сказал серьезно:
— Капитан, вы поглупели, голубчик!
— Поглупел? Не возражаю. В порядке вещей. Говорят, и генералы теперь поглупели. А вы все-таки не говорите лишнего, потому что… потому что вам запрещено.
26
В тот же вечер пришла к Алеше Нина Петровна. Он так удивился ее приходу, что даже не сразу ее узнал, потом вскрикнул:
— Нина!
Нина быстро села на стул.
— Молчите. Господин офицер!
— Готов служить, сударыня, — капитан уже стоял на ногах и поправлял пояс.
— Пойдите, погуляйте полчаса.
— Слушаю и понимаю.
Нина прищурилась на носатого капитана:
— Как вы плохо воспитаны! Как можно так опуститься!
— Сударыня!
— Как вы смеете понимать? Что вы понимаете? Вы должны только слушать!
— Слушаю.
— И ничего не понимаете.
— Совершенно верно: ничего не понимаю.
— А теперь уходите.
— Слушаю.
Капитан вышел, осчастливленный разговором с красавицей. Алеша смотрел на Нину и поражался:
— Нина, вас узнать нельзя. Какая у вас энергия! Вы просто командир.
Но Нина смотрела на него прежним, мягким и нежным, счастливым взглядом:
— Милый, вы простите, что я пришла к вам незванная, но вы знаете, я, наверное, в вас влюблена. Молчите, молчите. Это ничего, что я влюблена, у меня есть к вам два очень важных дела. Очень важных. Собственно говоря, только одно важное. Ах, как долго я рассказываю, такая болтушка! Этот самый человек, который погон у вас оторвал, этот самый человек хочет вас видеть. Он наш сосед, я с ним говорила. Это Иван Васильевич Груздев, он кочегар.
Нина смотрела на него, но в ее глазах все светилась
— Пусть приходит, — сказал Алеша.
— Господи, какая вы прелесть, Алеша! Спасибо вам, а то он очень страдает, Иван Васильевич. Теперь же у меня другое дело: приехал подполковник Троицкий, мой бывший жених, но он и теперь воображает. Он дрался 18 июня, получил какую-то серебряную ветку — все врет. Он убежал, честное слово, он убежал. Я сегодня ему скажу, что от меня он никакой ветки не получит. Вы разрешите сказать ему, что я его не люблю, а…
— Послушайте, Нина, как я могу разрешить такие вещи?
— Слушайте до конца. Разрешите ему сказать, что я его не люблю, а я люблю вас.
Алеша даже сел от неожиданности:
— Нина!
— Что?
— Вы ошибаетесь.
— Это мое дело. Если вы ошибаетесь, я вам не мешаю, и я тоже могу ошибаться, как мне хочется. Довольно женственности.
— Нина…
— Значит, можно? Имейте в виду, что этот попович будет на вас очень злиться.
— Пожалуйста, — улыбнулся Алеша.
— Ну вот, спасибо, милый. А то пришлось бы врать. А мне почему-то не хочется. До свидания, Алешенька. Поцелуйте мне хоть руку.
— Нина Петровна! Она глянула в его глаза спокойным, радостным взглядом, кивнула головой и ушла. Алеша в полном смятении опустился на подушку и только сейчас вспомнил, что она не выразила никакого сочувствия к нему, а выразила сочувствие к Ивану Груздеву.
27
Иван Васильевич Груздев пришел на другой день, приоткрыл дверь и спросил несмело:
— Можно?
Капитан оглянулся:
— Входи, чего там «можно». Теперь все можно.
Груздев подошел к кровати Алеши и остановился, держа в руках какой-то предмет, напоминающий картуз. Темно-красное его лицо сегодня было выбрито. На Алешу смотрели серьезные, грустные глаза, а над ними висели белые мохнатые брови.
— Он не мешает? — спросил Алеша, ощущая к этому человеку какое-то неожиданное уважение.
— А он офицер?
— Офицер.
— Все равно. Не мешает.
— Садитесь, товарищ Груздев.
Груздев придвинул к себе стул, не желая садиться очень близко от кровати, и объяснил:
— Я, понимаете, кочегар, так… того…
Алеша неожиданно для себя улыбнулся кочегару и сказал:
— Кочегар — это очень хорошо. Знаете что, вы не думайте, что я на вас обижаюсь. Я на вас не обижаюсь. Хотя, конечно… это все и… но… знаете… без боли и пулю нельзя вырезать.