Том 2. Пламенный круг. Лазурные горы

Сологуб Федор Кузьмич

«Струясь вдоль нивы, мёртвая вода…»

Струясь вдоль нивы, мёртвая вода Звала меня к последнему забытью. Я пас тогда ослиные стада, И похвалялся их тяжёлой прытью. Порой я сам, вскочивши на осла, Трусил рысцой, не обгоняя стада, И робко ждал, чтоб ночь моя сошла И на поля повеяла прохлада. Сырой песок покорно был готов Отпечатлеть ослиные копыта, И мёртвый ключ у плоских берегов Журчал о том, что вечной мглой закрыто.

«Высока луна Господня…»

Высока луна Господня. Тяжко мне. Истомилась я сегодня В тишине. Ни одна вокруг не лает Из подруг. Скучно, страшно замирает Всё вокруг. В ясных улицах так пусто, Так мертво. Не слыхать шагов, ни хруста, Ничего. Землю нюхая в тревоге, Жду я бед. Слабо пахнет по дороге Чей-то след. Никого нигде не будит Быстрый шаг. Жданный путник, кто ж он будет, – Друг иль враг? Под холодною луною Я одна. Нет, невмочь мне, – я завою У окна. Высока луна Господня, Высока. Грусть томит меня сегодня И тоска. Просыпайтесь, нарушайте Тишину. Сестры, сестры! войте, лайте На луну!

«Я жил как зверь пещерный…»

Я жил как зверь пещерный, Холодной тьмой объят, Заветам ветхим верный, Бездушным скалам брат. Но кровь моя кипела В томительном огне, – И призрак злого дела Творил я в тишине. Над мраками пещеры, Над влажной тишиной Скиталися химеры, Воздвигнутые мной. На каменных престолах, Как мрачные цари, В кровавых ореолах Мерцали упыри. Безумной лаской нежить Во тьме и тишине Отверженная нежить Сбиралася ко мне. И я как зверь скитался В кругу заклятых сил И скверною питался, Но смерти не вкусил.

«Степь моя!..»

Степь моя! Ширь моя! Если отрок я, Раскрываю я Жёлтенький цветок, Зажигаю я Жёлтенький, весёленький, золотой огонек. Ты цветков моих не тронь, не тронь! Не гаси ты мой земной, золотой огонь! Степь моя! Ширь моя! Если дева я, Раскрываю я Аленький цветок, Зажигаю я Аленький, маленький, красный огонёк. Ты цветков моих не тронь, не тронь! Не гаси ты мой ясный, красный огонь! Степь моя! Ширь моя! Вею, вею я, Раскрываю я Жёлтенькие, аленькие цветки, Зажигаю я Золотые, красные огоньки. Ты цветков моих не тронь, не тронь! Не гаси ты мой красный, золотой огонь!

«Какие-то светлые девы…»

Какие-то светлые девы Сегодня гостили у нас. То не были дочери Евы, – Таких я не видывал глаз. Я встретил их где-то далёко В суровом лесу и глухом. Бежали они одиноко, Пугливо обнявшись, вдвоём. И было в них много печали, Больной, сиротливой, лесной, И ноги их быстро мелькали, Покрытые светлой росой. Но руки их смелой рукою Сложил я в спасающий крест, И вывел их верной тропою Из этих пугающих мест. И бедные светлые девы Всю ночь прогостили у нас, – Я слушал лесные напевы, И сладкий, и нежный рассказ.

«Порой повеет запах странный…»

Порой повеет запах странный, – Его причины не понять, – Давно померкший, день туманный Переживается опять. Как встарь, опять печально всходишь На обветшалое крыльцо, Засов скрипучий вновь отводишь, Вращая ржавое кольцо, – И видишь тесные покои, Где половицы чуть скрипят, Где отсырелые обои В углах тихонько шелестят, Где скучный маятник маячит, Внимая скучным, злым речам, Где кто-то молится да плачет, Так долго плачет по ночам.

Лунная колыбельная

Я не знаю много песен, знаю песенку одну. Я спою её младенцу, отходящему ко сну. Колыбельку я рукою осторожною качну. Песенку спою младенцу, отходящему ко сну. Тихий ангел встрепенётся, улыбнётся, погрозится шалуну, И шалун ему ответит: «Ты не бойся, ты не дуйся, я засну». Ангел сядет к изголовью, улыбаясь шалуну. Сказки тихие расскажет отходящему ко сну. Он про звёздочки расскажет, он расскажет про луну, Про цветы в раю высоком, про небесную весну. Промолчит про тех, кто плачет, кто томится в полону, Кто закован, зачарован, кто влюбился в тишину. Кто томится, не ложится, долго смотрит на луну, Тихо сидя у окошка, долго смотрит в вышину, – Тот поникнет, и не крикнет, и не пикнет, и поникнет в глубину, И на речке с лёгким плеском круг за кругом пробежит волна в волну. Я не знаю много песен, знаю песенку одну, Я спою её младенцу, отходящему ко сну, Я на ротик роз раскрытых росы тихие стряхну, Глазки-светики-цветочки песней тихою сомкну.

Тихая колыбельная

Много бегал мальчик мой. Ножки голые в пыли. Ножки милые помой. Моя ножки, задремли. Я спою тебе, спою: «Баю-баюшки-баю». Тихо стукнул в двери сон. Я шепнула: «Сон, войди». Волоса его, как лён, Ручки дремлют на груди, – И тихонько я пою: «Баю-баюшки-баю». «Сон, ты где был?» – «За горой». – «Что ты видел?» – «Лунный свет». – «С кем ты был?» – «С моей сестрой». – «А сестра пришла к нам?» – «Нет». Я тихонечко пою. «Баю-баюшки-баю». Дремлет бледная луна. Тихо в поле и в саду. Кто-то ходит у окна, Кто-то шепчет: «Я приду». Я тихохонько пою: «Баю-баюшки-баю». Кто-то шепчет у окна, Точно ветки шелестят: «Тяжело мне. Я больна. Помоги мне, милый брат». Тихо-тихо я пою: «Баю-баюшки-баю». «Я косила целый день. Я устала. Я больна». За окном шатнулась тень. Притаилась у окна. Я пою, пою, пою: «Баю-баюшки-баю».

II

Земное заточение

«Веришь в грани? хочешь знать?..»

Веришь в грани? хочешь знать? Полюбил Её, – святую девственную Мать? Боль желаний утоли. Не узнаешь, не достигнешь здесь, во мгле земли. Надо верить и дремать И хвалить в молитвах тихих девственную Мать. Все дороги на земле Веют близкой смертью, веют вечным злом во мгле.

«Злое земное томленье…»

Злое земное томленье, Злое земное житьё, Божье ли ты сновиденье, Или ничьё? В нашем, в ином ли твореньи К истине есть ли пути, Или в бесплодном томленьи Надо идти? Чьим же творящим хотеньем Неразделимо слита С неутомимым стремленьем Мира тщета?

«Белая тьма созидает предметы…»