Рожденный не в первый раз и уже не первый завершая круг внешних преображений, я спокойно и просто открываю мою душу. Открываю, – хочу, чтобы интимное стало всемирным.
Тёмная земная душа человека пламенеет сладкими и горькими восторгами, истончается и восходит по нескончаемой лестнице совершенств в обители навеки недостижимые и вовеки вожделенные.
Жаждет чуда, – и чудо дастся ей.
И разве земная жизнь, – Моя жизнь, – не чудо? Жизнь, такая раздробленная, такая разъединённая и такая единая.
«Ибо всё и во всём – Я, и только Я, и нет иного, и не было и не будет».
«Вещи есть у меня, но ты – не вещь Моя; ты и Я – одно».
«Приди ко Мне, люби Меня».
Январь 1908 года
Эту книгу стихов посвящаю
Моей Сестре
Федор Сологуб
I
Личины переживаний
«Я был один в моём раю…»
Я был один в моём раю,И кто-то звал меня Адамом.Цветы хвалили плоть моюПервоначальным фимиамом.И первозданное зверьё,Теснясь
вокруг меня, на телоЕщё невинное моёС любовью дикою глядело.У ног моих журчал ручей,Спеша лобзать стопы нагие,И отражения очейМне улыбалися, благие.Когда ступени горных плитРоса вечерняя кропила,Ко мне волшебница ЛилитСтезёй лазурной приходила.И вся она быпа легка,Как тихий сон, – как сон безгрешна,И речь её была сладка,Как нежный смех, – как смех утешна.И не желать бы мне иной!Но я под сенью злого древаЗаснул… проснулся, – предо мнойСтояла и смеялась Ева…Когда померк лазурный день,Когда заря к морям склонилась,Моя Лилит прошла как тень,Прошла, ушла, – навеки скрылась.
«Мы поклонялися Владыкам…»
Мы поклонялися ВладыкамИ в блеске дня и в тьме божниц,И перед каждым грозным ликомМы робко повергались ниц.Владыки гневные грозили,И расточали гром и зло,Порой же милость возносилиТак величаво и светло.Но их неправедная милость,Как их карающая месть,Могли к престолам лишь унылость,Тоской венчанную, возвесть.Мерцал венец её жемчужный,Но свет его был тусклый блеск,И вся она была – ненужныйИ непонятный арабеск.Владык встречая льстивым кликом, –И клик наш соткан был из тьмы, –В смятеньи тёмном и великомЧертог её ковали мы.Свивались пламенные лица,Клубилась огненная мгла,И только тихая ДенницаНе поражала и не жгла.
«Когда звенят согласные напевы…»
Когда звенят согласные напевы Ойлейских дев,И в пляске медленной кружатся девы Под свой напев, –Преодолев несносные преграды, И смерти рад,Вперяю я внимательные взгляды В их светлый град.Отрад святых насытясь дуновеньем, С тебя, Ойле,Стремлюсь опять, окованный забвеньем, К моей земле.Во мгле земли свершаю превращенья. Покорен я, –И дней медлительных влачатся звенья, О, жизнь моя!
«Разбудил меня рано твой голос, о Брама!..»
Разбудил меня рано твой голос, о Брама! Я прошла по росистым лугам,Поднялась по ступеням высокого храма И целую священный Лингам. Он возложен на ткани узорной, Покрывающей древний алтарь. Стережёт его голый и чёрный, Диадемой увенчанный царь.На священном Лингаме ярка позолота, Сам он чёрен, громаден и прям…Я закрою Лингам закрасневшимся лотосом, Напою ароматами храм. Алтарю, покрывалу, Лингаму Я открою, что сладко люблю. Вместе Шиву, и Вишну, и Браму я Ароматной мольбой умолю.
«Насытив очи наготою…»
Насытив очи наготоюЭфирных и бесстрастных тел,Земною страстной красотоюЯ воплотиться захотел.Тогда мне дали имя Фрины,И в обаяньи нежных силЯ восхитил мои АфиныИ тело в волны погрузил.Невинность гимны мне слагала,Порок стыдился наготы,И напоил он ядом жалоВ пыли ползущей клеветы.Мне казнь жестокая грозила,Меня злословила молва,Но злость в победу превратилаЖивая сила божества.Когда отравленное словоВ меня метал мой грозный враг,Узрел внезапно без покроваМою красу ареопаг.Затмилось злобное гоненье,Хула свиваясь умерла,И было – старцев поклоненье,Восторг бесстрастный и хвала.
«Нерон сказал богам державным…»
Нерон сказал богам державным:«Мы торжествуем и царим!»И под ярмом его бесславнымКлонился долго гордый Рим.Таил я замысел кровавый.Час исполнения настал, –И отточил я мой лукавый,Мой беспощадно-злой кинжал.В сияньи цесарского трона,Под диадемой золотой,Я видел тусклый лик Нерона,Я встретил взор его пустой.Кинжал в руке моей сжимая,Я не был робок, не был слаб, –Но ликовала воля злая,Меня схватил Неронов раб.Смолою облит, на потехуБезумных буду я сожжён.Внимай бессмысленному смехуИ веселися, злой Нерон!
Нюренбергский палач
Кто знает, сколько скукиВ искусстве палача!Не брать бы вовсе в рукиТяжёлого меча.И я учился в школеВ стенах монастыря,От мудрости и болиТомительно горя.Но путь науки строгойЯ в юности отверг,И вольною дорогойПришёл я в Нюренберг.На площади казнили:У чьих-то смуглых плечВ багряно-мглистой пылиСверкнул широкий меч.Меня прельстила алостьКазнящего мечаИ томная усталостьСедого палача.Пришел к нему, училсяВладеть его мечом,И в дочь его влюбился,И стал я палачом.Народною боязньюЛишённый вольных встреч,Один пред каждой казньюТочу мой тёмный меч.Один взойду на помостРосистым утром я,Пока спокоен дома Строгий судия.Свяжу верёвкой рукиУ жертвы палача.О, сколько тусклой скукиВ сверкании меча!Удар меча обрушу,И хрустнут позвонки,И кто-то бросит душуВ размах моей руки.И хлынет ток багряный,И, тяжкий труп влача,Возникнет кто-то рдяныйИ тёмный у меча.Нe опуская взора,Пойду неспешно прочьОт скучного позораВ мою дневную ночь.Сурово хмуря брови,В окошко постучу,И дома жажда кровиПриникнет к палачу.Мой сын покорно ляжетНа узкую скамью.Опять верёвка свяжет Тоску мою.Стенания и слезы, –Палач – везде палач.О, скучный плеск берёзы!О, скучный детский плач!Кто знает, сколько скукиВ искусстве палача!Не брать бы вовсе в рукиТяжёлого меча!
Собака седого короля
Когда я был собакойСедого короля,Ко мне ласкался всякий,Мой верный нрав хваля.Но важные вельможиПротивно пахли так.Как будто клочья кожи,Негодной для собак.И дамы пахли кисло,Терзая чуткий нос,Как будто бы повислаС их плеч гирлянда роз.Я часто скалил зубы,Ворча на этих шлюх.И мы, собаки, грубы.Когда страдает нюх.Кому служил я верно.То был король один.Он пахнул тоже скверно,Но он был властелин.Я с ним и ночью влажной,И в пыльном шуме дня.Он часто с лаской важнойПохваливал меня.Один лишь паж румяный,Весёлый мальчуган,Твердил, что я – поганыйВорчун и грубиян.Но, мальчику прощая,Я был с ним очень прост,И часто он, играя,Хватал меня за хвост.На всех рыча мятежно,Пред ним смирял я злость.Он пахнул очень нежно,Как с мозгом жирным кость.Людьми нередко руган,Он всё ж со мной шалил,И раз весьма испуганМальчишкою я был.Опасную игрушкуПридумал навязатьОн мне на хвост: гремушку,Способную пылать.Дремал я у престола,Где восседал король,И вдруг воспрянул с пола,В хвосте почуяв боль.Хвостом косматым пламяВосставил я, дрожа,Как огненное знамяБольшого мятежа.Я громко выл и лаял,Носясь быстрей коня.Совсем меня измаялЗлой треск и блеск огня.Придворные нашлися, –Гремушка вмиг снята,И дамы занялисяЛечением хвоста.Король смеялся оченьНа эту дурь и блажь,А всё-таки пощёчинДождался милый паж.Прибили так, без гнева,И плакал он шутя, –Притом же королеваБыла совсем дитя.Давно всё это было,И минуло давно.Что пахло, что дразнило,Давно погребено.Удел безмерно грустныйСобакам бедным дан, –И запах самый вкусныйИсчезнет, как обман.Ну вот, живу я паки,Но тошен белый свет:Во мне душа собаки,Чутья же вовсе нет.
