Том 2. Пламенный круг. Лазурные горы

Сологуб Федор Кузьмич

«В день воскресения Христова…»

В день воскресения Христова Иду на кладбище, – и там Раскрыты склепы, чтобы снова Сияло солнце мертвецам. Но никнут гробы, в тьме всесильной Своих покойников храня, И воздымают смрад могильный В святыню праздничного дня. Глазеют маленькие дети, Держась за край решётки злой, На то, как тихи гробы эти Под их тяжёлой пеленой. Томительно молчит могила. Раскрыт напрасно смрадный склеп, – И мёртвый лик Эммануила Опять ужасен и нелеп.

«Грешник, пойми, что Творца…»

Грешник,

пойми, что Творца Ты прогневил: Ты не дошёл до конца, Ты не убил. Дан был тебе талисман Вечного зла, Но в повседневный туман Робость влекла. Пламенем гордых страстей Жечь ты не смел, – На перёкрестке путей Тлея истлел. Пеплом рассыплешься ты, Пеплом в золе. О, для чего же мечты Шепчут о зле!

«Изнемогающая вялость…»

Изнемогающая вялость, За что-то мстящая тоска, – В долинах – бледная усталость, На небе – злые облака. Не видно счастья голубого, – Его затмили злые сны. Лучи светила золотого Седой тоской поглощены.

«Я воскресенья не хочу…»

Я воскресенья не хочу, И мне совсем не надо рая, – Не опечалюсь, умирая, И никуда я не взлечу. Я погашу мои светила, Я затворю уста мои, И в несказанном бытии Навек забуду всё, что было.

«Живы дети, только дети…»

Живы дети, только дети, – Мы мертвы, давно мертвы. Смерть шатается на свете И махает, словно плетью, Уплетённой туго сетью Возле каждой головы. Хоть и даст она отсрочку – Год, неделю или ночь, Но поставит всё же точку, И укатит в чёрной тачке, Сотрясая в дикой скачке, Из земного мира прочь. Торопись дышать сильнее, Жди, – придёт и твой черёд. Задыхайся, цепенея, Леденея перед нею. Срок пройдёт, – подставишь шею, – Ночь, неделя или год.

Чёртовы качели

В тени косматой ели, Над шумною рекой Качает чёрт качели Мохнатою рукой. Качает и смеётся, Вперёд, назад, Вперёд, назад. Доска скрипит и гнётся, О сук тяжёлый трётся Натянутый канат. Снуёт с протяжным скрипом Шатучая доска, И чёрт хохочет с хрипом, Хватаясь за бока. Держусь, томлюсь, качаюсь, Вперёд, назад, Вперёд, назад, Хватаюсь и мотаюсь, И отвести стараюсь От чёрта томный взгляд. Над верхом тёмной ели Хохочет голубой: «Попался на качели, Качайся, чёрт с тобой». В тени косматой ели Визжат, кружась гурьбой: «Попался на качели, Качайся, чёрт с тобой». Я знаю, чёрт не бросит Стремительной доски, Пока меня не скосит Грозящий взмах руки, Пока не перетрётся, Крутяся, конопля, Пока не подвернётся Ко мне моя земля. Взлечу я выше ели, И лбом о землю трах. Качай же, чёрт, качели, Всё выше, выше… ах!

«Забыты вино и веселье…»

Забыты вино и веселье, Оставлены латы и меч, – Один он идёт в подземелье, Лампады не хочет зажечь. И дверь заскрипела протяжно, – В неё не входили давно. За дверью и тёмно, и влажно, Высоко и узко окно. Глаза привыкают во мраке, – И вот выступают сквозь мглу Какие-то странные знаки На сводах, стенах и полу. Он долго глядит на сплетенье Непонятых знаков, и ждёт, Что взорам его просветленье Всезрящая смерть принесёт.

Простая песенка

Под остриями Вражеских пик Светик убитый, Светик убитый поник. Миленький мальчик Маленький мой, Ты не вернёшься, Ты не вернёшься домой. Били, стреляли, – Ты не бежал, Ты на дороге, Ты на дороге лежал. Конь офицера Вражеских сил Прямо на сердце, Прямо на сердце ступил. Миленький мальчик Маленький мой, Ты не вернёшься, Ты не вернёшься домой.

IV

Дымный ладан

«Там, за стеною, холодный туман от реки…»

Там, за стеною, холодный туман от реки. Снова со мною острые ласки тоски. Снова огонь сожигает Усталую плоть, – Пламень безумный, сверкая, играет, Жалит, томит, угрожает, – Как мне его побороть? Сладок он, сладок мне, сладок, – В нём я порочно полночно сгораю давно. Тихое око бесстрастных лампадок, Тихой молитвы внезапный припадок, – Вам погасить мой огонь не дано. Сладкий, безумный и жгучий, Пламенный, радостный стыд, Мститель нетленно-могучий Горьких обид. Плачет опять у порога Бледная совесть – луна. Ждёт не дождётся дорога, – И увядает она, Лилия бедная, бледная, вечно больная, – Лилия ждёт не дождётся меня, Светлого мая, Огня.

«Мечтатель, странный миру…»

Мечтатель, странный миру, Всегда для всех чужой, Царящему кумиру Не служит он хвалой. Кому-то дымный ладан Он жжёт, угрюм и строг, Но миром не разгадан Его суровый бог. Он тайною завесил Страстей своих игру, – Порой у гроба весел И мрачен на пиру. Сиянье на вершине, Садов цветущих ряд, В прославленной долине Его не веселят. Поляну он находит, Лишённую красы, И там в мечтах проводит Безмолвные часы.

«Никто не убивал…»

Никто не убивал, Он тихо умер сам, – Он бледен был и мал, Но рвался к небесам. А небо далеко, И даже – неба нет. Пойми – и жить легко, – Ведь тут же, с нами, свет. Огнём горит эфир, И ярки наши дни, – Для ночи знает мир Внезапные огни. Но он любил мечтать О пресвятой звезде, Какой не отыскать Нигде, – увы! – нигде! Дороги к небесам Он отыскать не мог, И тихо умер сам, Но умер он как бог.