Том 2. Произведения 1902–1906
Шрифт:
Мало того. От платы за лечение освобождаются не только служащие и рабочие, но и члены их семейств.
Разъяснение это вполне ясно и определенно ставит вопрос, но как все это будет осуществляться на деле, и не найдут ли предприниматели лазеек, как ростовцы, – другое дело.
Кавказские разбойники*
Все дала судьба: удивительную природу, климат, плодородие, неисчерпаемые минеральные богатства, птичье молоко. Человеку бы только жить да радоваться. А он не только не радуется, он страдает, мучается бессмысленно, неизвестно зачем,
Это Кавказ.
Всем известно гомерическое разбойничество на Кавказе, разъедающее и опустошающее край. Это огромный фактор, оказывающий чрезвычайное влияние на экономическую жизнь населения. И если бы подсчитать то, что расходует население на собственное содержание, на подати и на содержание и поддержание разбойничества, то результат подсчета поразил бы огромностью последней цифры. Разбойничество опустошает чуть не целые области, приостанавливает переселения, убивает всякую инициативу в хозяйственной области. Это ужасная, роковая язва, не только не заживающая, но все глубже и шире расселяющаяся по телу населения.
Что же, мер не принимается, что ли, в борьбе с разбойничеством? Принимаются самые энергичные, самые строгие меры. Разбойников ловят, судят, сажают в тюрьму, отправляют на каторгу, но на место каждого пойманного разбойника становятся два новых.
Что же за причины? А вот маленькая иллюстрация. На Кавказе встречаются громадные территории без единой школы, без единого грамотного человека. Когда получается письмо, надобно ехать за пятьдесят – семьдесят верст, чтобы добыть грамотного человека или чтобы попасть в деревню, где есть церковь и где письмо прочтет священник. В одном уголке Кавказа в громадной округе жил всего один грамотей, да и тому было сто лет, и он был глухой и почти слепой. Между тем население рвется к грамоте.
На Северном Кавказе в прошлом году обнаружилось среди туземцев массовое переселенческое движение: тысяч десять обоего пола переселились в Турцию. Условия жизни в Турции оказались еще горшими, началось обратное переселение в Россию, но, несмотря на этот горький урок, выселение с Северного Кавказа в Турцию не приостанавливается. Причиной этого служит крайняя ограниченность наделов в горах и тяжелое экономическое положение. Вот эта-то причина в связи с народной темнотой и служит почвой, питающей разбойничество.
Закон Плевако*
Дуракам и гениям закон не писан. То, за что заклеймили бы обыкновенного среднего человека, совершенно сходит с рук людям силы, поскольку эта сила проявляется в тех или иных выдающихся их качествах. Это – на каждом шагу.
Вы хотите доказательств?
В Новочеркасском окружном суде разбиралось дело о коннозаводчике Королькове. Обвинительный акт передает следующие подробности. Рабочий Карпенко пустил на землю коннозаводчика Королькова волов. Корольков задержал волов. Карпенко явился к Королькову и стал просить возвратить волов, а Корольков стал бить его. Он бил его по шее, бил о землю, за волосы, бил по-китайски тяжелой чабанской палкой по пяткам, а когда устал и перестал бить, Карпенко лежал на земле с отнявшимися руками и ногами, – у него был паралич от разрыва вещества спинного мозга. Через три дня Карпенко умер, а Корольков попал на скамью подсудимых и… выписал себе Плевако.
На суде вполне выяснилась сцена убийства, да и Корольков не отрицал этого факта, и только говорил, что произошла маленькая ошибочка: он хотел избить, но не убить.
Король русской адвокатуры тонко наводящими вопросами старался выяснить, не получился ли разрыв вещества спинного мозга просто вследствие падения с высоты, или не перекусил ли себе Карпенко сам спинной мозг. Но, несмотря на вдохновенную речь художника-оратора, суд приговорил Королькова к восьмимесячному тюремному заключению за убийство без заранее обдуманного намерения и к церковному покаянию.
В Ставрополе-Кавказском разбирался наделавший на всю Россию шум процесс миллионера Меснянкина. Служил у Меснянкина некий Суббота, служил верой и правдой, наконец, пришло время ему отправляться на родину к семье, ради которой он далеко на чужбине работал не покладая рук.
– Пиши расписку, – проговорил Меснянкин, доставая деньги. Суббота написал, что получил двадцать рублей, и подал расписку. Меснянкин спрятал расписку и… деньги и проговорил:
– Теперь убирайся к черту.
И пошел Суббота, не получив ни гроша из потом и кровью заработанных денег, а миллионер Меснянкин разбогател ровно на двадцать рублей. Так бы эта история и канула, если бы не нашлись люди, которые встали на защиту обобранного Субботы. Меснянкин попал на скамью подсудимых за мошенничество и… выписал Плевако.
Титан русской адвокатуры, если не разрушил обвинения, то вырвал из мировых учреждений и затянул дело, и все думали, что оно сведено на нет, но и конце концов Меснянкин был приговорен к двухмесячному тюремному заключению.
Ну, так что же такое? Плевако не совершил ничего дурного не только формально, но и по существу. Ведь каждый обвиняемый, какое бы он преступление ни совершил, имеет право на защиту, на этом зиждется сущность нашего судебного процесса, заключающего в себе элемент состязательности.
Две правды есть на свете, читатель: одна – писанная, другая – неписанная. За несоблюдение писанной правды виновные караются каторгой, тюрьмой, ссылкой, лишением прав. За несоблюдение неписанной правды люди могут только сказать: вы поступили нечестно, несправедливо, жестоко.
Но если бы все руководствовались только писанной правдой, давным бы давно мы друг другу перегрызли горло на… законном основании.
Писанная правда необходима, но это – застывшая, остеклевшая правда, не охватывающая всей жизни, живой, изменяющейся жизни, во всем ее объеме, во всех ее изгибах; неписанная правда сама жива и тончайшими извилинами проникает всю нашу жизнь, наши поступки, наше сердце, наши отношения.
И вот против этой-то правды, против этой живой правды Плевако и преступил.
Почему?
Надо только представить себе эти степи, этих людей, живущих в этих степях, их быт, нравы, мировоззрение – жестокие, грубые, не знающие пределов своему произволу. Рабочий для этих людей – хам, вьючное животное, которое не должно выходить из-под кнута. Вышибить зуб, своротить скулу, раскровянить лицо чабану – то же, что выкурить папиросу. Это делают даже не в сердцах, не в раздражении, а так – мимоходом, потому что рука «чешется». Сколько убийств, сколько увечий молчаливо таит безграничная степь, по которой крутятся горячие смерчи, ходят бесчисленные отары овец и табуны лошадей.