Том 2. Стихотворения 1909-1917

Брюсов Валерий Яковлевич

1916

2. Она ждет

Фонарь дуговой принахмурился, И стадо на миг темно; Небоскреб угрюмо зажмурился, Под которым жду я давно. Белея, веют снежинки, — Чем мошки весной, веселей. На кресте застывают слезинки Ледяных хрусталей. Он сказал мне: «Приду…» Как давно Я жду… Руки совсем иззябли… Кивают в окно Апельсины и яблоки.

1916

Дама треф

Я знаю, что вы — старомодны, Давно и не девочка вы. Вы разбросили кудри свободно Вдоль лица и вкруг головы. Нашел бы придирчивый критик, Что

напрасно вы — в епанче, Что смешон округленный щитик У вас на правом плече, Что, быть может, слишком румяны Краски у вас на губах и щеке И что сорван просто с поляны Цветок в вашей правой руке. Со скиптром и странной державой, Ваш муж слишком стар и сед, А смотрит слишком лукаво На вас с алебардой валет. Но зато вы — царица ночи, Ваша масть — чернее, чем тьма, И ваши подведенные очи Любовь рисовала сама. Вы вздыхать умеете сладко, Приникая к подушке вдвоем, И готовы являться украдкой, Едва попрошу я о том. Чего нам еще ждать от дамы? Не довольно ль быть милой на миг? Ах, часто суровы, упорны, упрямы Дамы черв, бубен и пик! Не вздыхать же долгие годы У ног неприступных дев! И я из целой колоды Люблю только даму треф.

1915

Провинциальная картинка

По бульвару ходят девки, Сто шагов вперед, назад. Парни сзади, в знак издевки, На гармониках пищат. Вышел лавочник дородный, Пузо поясом стянул; Оглядел разгул народный, Рот себе крестя, зевнул. Ковыляя, две старушки, В страхе сторонясь, прошли… Липы, с корня до верхушки, Перекрашены в пыли. За бульваром — два забора, Дом, как охромевший конь. Слева — речка, дали бора, Феба радостный огонь. Свечерело… Дымен, валок, Сумрак на ветвях осел. Скрылись стаи черных галок, Крест собора побелел. На скамейке, под ракитой, Парень девку больно жмет, — То она ворчит сердито, То хохочет, то замрет. Но уже давно на пыльной Улице — молчанье царь, И один, сетко-калильный, Гордо светится фонарь.

1911

Праздник в деревне

Ударил звон последний Оконченной обедни; На паперти — народ, Кумач и ситец пестрый; Луч солнца ярко-острый Слепит глаза и жжет. Как волки на овчарне, Снуют меж девок парни; Степенней мужики Их подбивают к пляске. Уже сидят в коляске Помещицы сынки. Вот с удочкою длинной, Семинарист, в холстинной Рубахе, в картузе, А с ним учитель хмурый… И бабы, словно дуры, Вослед хохочут все. Расходятся; походки Неспешны; все о водке Болтают меж собой, В сторонке, где охапки Соломы, ставя бабки, Ведут мальчишки бой. Луг изумрудный ярок… Вдали — зеленых арок Ряды и круг лесов… Присел прохожий нищий… А рядом, на кладбище, Семья простых крестов.

1916

В цыганском таборе

У речной изложины — Пестрые шатры. Лошади стреножены, Зажжены костры. Странно под деревьями Встретить вольный стан — С древними кочевьями Сжившихся цыган! Образы священные Пушкинских стихов! Тени незабвенные Вяземского строф! Всё, что с детства впитано, Как мечта мечты, — Предо мной стоит оно В ризе темноты! Песнями и гулами Не во сне ль живу? Правда ль, — с Мариулами Встречусь наяву? Словно сам — в хламиде я, Словно — прошлый век. Сказку про Овидия Жду в толпе Алек. Пусть кусками рваными Виснут шали

с плеч; Пусть и ресторанами Дышит чья-то речь; Пусть и электрический Над вокзалом свет! В этот миг лирический Скудной правды — нет!

1915

Виденья города

Предутреннего города виденья, Встающие, как призраки, с угла. В пустынном сквере мерные движенья Солдат; огромные рога вола, Влекущего на рынок иждивенья Для завтрашнего барского стола; Двух пьяниц распростертых отупенье; Свет фонарей; свет неба; полумгла; Во храме огоньки богослуженья, Которым вторят вдруг колокола… И вот, у низкой двери, с возвышенья Ступеньки, подозрительно ала, Ребенок-девушка, как приглашенье Войти, кивает головой, — мила, Как ангел в луже… Чувство сожаленья Толкает прочь. И вслед летит хула, Брань гнусная; а окна заведенья Горят за шторами, как два жерла. Там — смех, там — музыка, там — взвизги пенья… И вторят в высоте колокола.

29 июля 1916

На Ладоге

1. Буря и затишье

Плывем пустынной Ладогой, Под яркой аркой — радугой; Дождь минул; полоса Прозрачных тучек стелется; Закат огнистый целится Лучами нам в глаза. Давно ль волной трехъярусной Кидало челн беспарусный И с шаткой кручи нас Влекло во глубь отверстую? — Вновь Эос розоперстую Я вижу в тихий час. Но меркнет семицветие… Умрет закат… Раздетее Очам предстанет синь… Потом налягут сумраки… — Заслышав дальний шум реки, К Неве свой парус двинь!

1917

2. Парус и чайка

То поспешно парус складывая, То бессильно в бездну падая, Напряженно режа волны, Утомленный реет челн. Но, свободно гребни срезывая, Рядом вьется чайка резвая, К тем зыбям летя смелее, Где смятенье волн белей. Вижу, не без тайной горечи, Кто властительней, кто зорче. Знаю: взор вонзивши рысий, Птица мчит добычу ввысь.

1917

В родных полях

Снежная Россия

За полем снежным — поле снежное, Безмерно-белые луга; Везде — молчанье неизбежное, Снега, снега, снега, снега! Деревни кое-где расставлены, Как пятна в безднах белизны: Дома сугробами задавлены, Плетни под снегом не видны. Леса вдали чернеют, голые, — Ветвей запутанная сеть. Лишь ветер песни невеселые В них, иней вея, смеет петь. Змеится путь, в снегах затерянный: По белизне — две борозды… Лошадка, рысью неуверенной, Новит чуть зримые следы. Но скрылись санки — словно, белая, Их поглотила пустота; И вновь равнина опустелая Нема, беззвучна и чиста. И лишь вороны, стаей бдительной, Порой над пустотой кружат, Да вечером, в тиши томительной, Горит оранжевый закат. Огни лимонно-апельсинные На небе бледно-голубом Дрожат… Но быстро тени длинные Закутывают все кругом.

1917

Утренняя тишь

В светлом жемчуге росинок Чаши бледные кувшинок Тихо светят меж тростинок, И несчетный строй былинок, В тех же крупных жемчугах, Чуть трепещут вдоль тропинок Желтым золотом песчинок, Ярко блещущих в полях. Зелень, блестки, воздух ранний, Травы, мирр благоуханней, Дали, радуг осиянней, — Что прекрасней, что желанней Долго жаждавшей мечте? Сердце — словно многогранней; Исчезает жизнь в осанне Этой вечной красоте! Пусть наш мир зеленый минет, Человек просторы кинет, Дали стенами задвинет И надменно в небо хлынет Высота стеклянных крыш: Но, покуда кровь не стынет, Сердце счастья не отринет — Ведать утреннюю тишь!