Том 2. Сумерки духа

Гиппиус Зинаида Николаевна

Два сонета

Л. С. Баксту

1. Спасение

Мы судим, говорим порою так прекрасно, И мнится – силы нам великие даны. Мы проповедуем, собой упоены, И всех зовем к себе решительно и властно. Увы нам: мы идем дорогою опасной. Пред скорбию чужой молчать обречены, – Мы так беспомощны, так жалки и смешны, Когда помочь другим пытаемся напрасно. Утешит в горести, поможет только тот, Кто радостен и прост и верит неизменно, Что жизнь – веселие, что всё – благословенно; Кто любит без тоски и как дитя живет. Пред силой истинной склоняюсь я смиренно; Не мы спасаем мир: любовь его спасет.

2. Нить

Через

тропинку в лес, в уютности приветной, Весельем солнечным и тенью облита, Нить паутинная, упруга и чиста, Повисла в небесах; и дрожью незаметной Колеблет ветер нить, порвать пытаясь тщетно; Она крепка, тонка, прозрачна и проста. Разрезана небес живая пустота Сверкающей чертой – струною многоцветной. Одно неясное привыкли мы ценить. В запутанных узлах, с какой-то страстью ложной, Мы ищем тонкости, не веря, что возможно Величье с простотой в душе соединить. Но жалко, мертвенно и грубо всё, что сложно; А тонкая душа – проста, как эта нить.

1901

Вместе

Я чту Высокого, Его завет. Для одинокого – Победы нет. Но путь единственный Душе открыт, И зов таинственный, Как клич воинственный, Звучит, звучит… Господь прозрение Нам ныне дал; Для достижения – Дорогу тесную, Пусть дерзновенную, Но неизменную, Одну, – совместную – Он указал.

1902

Что есть грех?

В. Ф. Нувелю

Грех – маломыслие и малодеянье, Самонелюбие – самовлюбленность, И равнодушное саморассеянье, И успокоенная упоенность. Грех – легкочувствие и легкодумие, Полупроказливость – полуволненье. Благоразумное полубезумие, Полувнимание – полузабвенье. Грех – жить без дерзости и без мечтания, Не признаваемым – и не гонимым. Не знать ни ужаса, ни упования И быть приемлемым, но не любимым. К стыду и гордости – равнопрезрение… Всему покорственный привет без битвы… Тяжеле всех грехов – Богоубьение, Жизнь без проклятия – и без молитвы.

1902

Стариковы речи

Иль дует от оконницы? Я кутаюсь, я зябну у огня… Ломоты да бессонницы Измучили, ослабили меня. Гляжу на уголь тлеющий, На жалобный, на пепельный налет, И в памяти слабеющей Всё прошлое, вся жизнь моя встает. Грехи да заблуждения… Но буду ли их ныне вспоминать? Великого учения Премудрую постиг я благодать. Погибель и несчастие – Лишь в суетной покорности страстям. Явил Господь бесстрастие, Бесстрастие Он заповедал нам. Любовь, – но не любовную, Греховную, рожденную в огне, А чистую, бескровную – Духовную – Он посылает мне. Изменникам – прощение, Друзьям моим и недругам – привет… О, вечное смирение! О, сладостный, о, радостный завет! Всё плоть моя послушнее… Распаяно последнее звено. Чем сердце равнодушнее – Тем Господу угоднее оно. Гляжу в очаг, на тление… От тления лишь дух освобожден. Какое умиление! В нечестии весь мир, – а я спасен!

1902

Поцелуй

Когда, Аньес, мою улыбку К твоим устам я приближаю, Не убегай пугливой рыбкой, Что будет – я и сам не знаю. Я знаю радость приближенья, Веселье дум моих мятежных; Но в цепь соединю ль мгновенья? И губ твоих коснусь ли нежных? Взгляни, не бойся; взор мой ясен, А сердце трепетно и живо. Миг обещанья так прекрасен! Аньес… Не будь нетерпелива… И удаление, и тесность Равны – в обоих есть тревожность. Аньес, люблю я неизвестность, Не исполнение, – возможность. Дрожат уста твои, не зная, Какой огонь я берегу им… Аньес… Аньес… и только края Коснусь скользящим поцелуем…

1903

Пьявки

Там, где заводь тихая, где молчит река, Липнут пьявки черные к корню тростника. В страшный час прозрения, на закате дней, Вижу пьявок, липнущих и к душе моей. Но душа усталая мертвенно тиха. Пьявки, пьявки черные жадного греха!

1902

Мученица

Кровью и огнем меня покрыли, Будут жечь и резать, и колоть, Уголь алый к сердцу положили, И горит моя живая плоть. Если смерть – светло я умираю, Если гибель – я светло сгорю. И мучителей моих я – не прощаю, Но за муку – их благодарю. Ибо радость из-под муки рвется, И надеждой кажется мне кровь. Пусть она за эту радость льется, За Того, к кому моя любовь.

1902

Часы стоят

Часы остановились. Движенья больше нет. Стоит, не разгораясь, за окнами рассвет. На скатерти холодной неубранный прибор, Как саван белый, складки свисают на ковер. И в лампе не мерцает блестящая дуга… Я слушаю молчанье, как слушают врага. Ничто не изменилось, ничто не отошло; Но вдруг отяжелело, само в себя вросло. Ничто не изменилось, с тех пор как умер звук. Но точно где-то властно сомкнули тайный круг. И всё, чем мы за краткость, за легкость дорожим, – Вдруг сделалось бессмертным, и вечным – и чужим. Застыло, каменея, как тело мертвеца… Стремленье – но без воли. Конец – но без конца. И вечности безглазой беззвучен строй и лад. Остановилось время. Часы, часы стоят!

1902

Алмаз

Д. В. Философову

Вечер был ясный, предвесенний, холодный, зеленая небесная высота – тиха. И был тот вечер – Господу неугодный, была годовщина нашего невольного греха. В этот вечер, будто стеклянный – звонкий, на воспоминание и боль мы осуждены. И глянул из-за угла месяц тонкий нам в глаза с нехорошей, с левой стороны. В этот вечер, в этот вечер веселый, смеялся месяц, узкий, как золотая нить. Люди вынесли гроб, белый, тяжелый, и на дроги с усилием старались положить. Мы думали о том, что есть у нас брат – Иуда, что предал он на грех, на кровь – не нас… Но не страшен нам вечер; мы ждем чуда, ибо сердце у нас острое, как алмаз.

29. 3. 1902

Числа

Бездонного, предчувственного смысла И благодатной мудрости полны, Как имена вторые, – нам даны Божественные числа. И день, когда родимся, налагает На нас печать заветного числа; До смерти наши мысли и дела Оно сопровождает. И между числами – меж именами – То близость, то сплетенье, то разлад. Мир чисел, мы, – как бы единый сад, С различными цветами. Земная связь людей порою рвется, Вот – кажется – и вовсе порвалась… Но указанье правды – чисел связь Навеки остается. В одеждах одинаковых нас трое. Как знак различия и общности, легло На ткани алой – белое число, Для каждого – родное. Наш первый – 2. Второй, с ним, повторяясь, Свое, для третьего, прибавил – 6. И вот, в обоих первых – третий есть, Из сложности рождаясь. Пусть нет узла – его в себе мы носим. Никто сплетенных чисел не рассек. А числа, нас связавшие навек, – 2, 26 и 8.