Том 22. Жизнь Клима Самгина. Часть 4
Шрифт:
Образ Марины вытеснил неуклюжий, сырой человек с белым лицом в желтом цыплячьем пухе на щеках и подбородке, голубые, стеклянные глазки, толстые губы, глупый, жадный рот. Но быстро шла отрезвляющая работа ума, направленного на привычное ему дело защиты человека от опасностей и ненужных волнений.
«Придется участвовать в качестве свидетеля в предварительном следствии да и на суде».
Вспыхнуло возмущение, и в сотый раз явился знакомый вопрос:
«Почему, почему я должен участвовать в событиях отвратительных?»
В двери встала Фелицата, сложив руки на груди так, как будто она уже умерла и положена в гроб.
— Белено сказать в полицию, когда вы приедете, надо сказать-то?
— Разумеется.
—
В соседней комнате шлепали тяжелые шаги, прозвучал медный звон подноса, дребезжала посуда. Самгин перешел туда, — там, счастливо улыбаясь, поклонилась ему пышная, румянощекая девица с голубыми глазами и толстой, светловолосой косой ниже пояса. Самгин сказал ей, что он посмотрит за самоваром, а она пойдет и купит ему местные газеты за пятнадцать дней. Потом он вспомнил, что не успел вымыться в вагоне, пошел в уборную, долго мылся, забыл о самоваре и внес его в столовую бешено кипящим, полосатым от засохших потоков воды. Почти час он просидел у стола, нетерпеливо ожидая газет, а самовар все кипел, раздражал гудением и свистом, — наполнял комнату паром.
«Куда, к чорту, они засунули тушилку?» — негодовал Самгин и, боясь, что вся вода выкипит, самовар распаяется, хотел снять с него крышку, взглянуть — много ли воды? Но одна из шишек на крышке отсутствовала, другая качалась, он ожег пальцы, пришлось подумать о том, как варварски небрежно относится прислуга к вещам хозяев. Наконец он догадался налить в трубу воды, чтоб погасить угли. Эта возня мешала думать, вкусный запах горячего хлеба и липового меда возбуждал аппетит, и думалось только об одном:
«Да, нужно уехать».
К его удивлению, в газетах было напечатано только две заметки; одна рассказывала:
«Вчера весь город потрясен был убийством известной и почтенной М. П. Зотовой. Преступление открыто при таких обстоятельствах: обычно по воскресеньям М. П. Зотова закрывала свой магазин церковной утвари в два часа дня, но вчера торговцы Большой Торговой улицы были крайне удивлены тем, что в обычное время магазин не закрыт, хотя ни покупателей, ни хозяйки не замечалось в нем. Первым, кто решился узнать, в чем дело, был владелец меняльной лавки К. Ф. Храпов. Войдя в магазин и окликнув хозяйку, он не получил ответа, а проследовав в комнатку за магазином, увидал ее лежащей на полу».
«Идиоты, писать грамотно не умеют», — отметил Самгин.
«Думая, что Зотова находится в обморочном состоянии, он вышел и сообщил об этом торговцу галантерейным товаром Я. П. Перцеву, предложив ему позвонить квартиранту Перцева доктору Евгеньеву. Но как раз в это время по улице проходил К. Г. Бекман, врач городской полиции, который и констатировал, что Зотова убита выстрелом в затылок и что с момента смерти прошло уже не меньше двух часов. Дальнейшие подробности этой потрясающей драмы мы, за поздним временем, откладываем до завтра». Но в следующем номере газета сообщила только об аресте «племянника убитой, Безбедова, в нетрезвом состоянии». И через номер кратко сообщала о торжественных похоронах убитой, «гроб которой провожал до места последнего успокоения весь город».
Самгин выпустил газету из рук, она упала на колени ему, тогда он брезгливо сбросил ее под стол и задумался. Хотя арест Безбедова объяснял причину убийства — все-таки явились какие-то мутные мысли.
«Свинья. Кретин. Как он мог… решиться? Он — боялся ее…»
После полудня он сидел у следователя в комнате с окном во двор и видом на поленницу березовых дров. Комнату наполнял похожий на угар запах табачного дыма и сухого тления. Над широким, но невысоким шкафом висела олеография — портрет царя Александра Третьего в шапке полицейского на голове, отлично приспособленной к ношению густой, тяжелой бороды. За стареньким письменным столом сидел, с папиросой в зубах, в кожаном кресле с высокой спинкой сероглазый
— Так вот-с, — тихо журчавшим мягким басом говорил следователь, — обеспокоил я вас, почтенный Клим Иванович, по делу о таинственном убийстве клиентки вашей…
— Почему — таинственном? — спросил Самгин. — Ведь убийца — арестован?
Следователь вздохнул, погладил усы пальцем и сказал с сожалением:
— Так как он не сознался в преступлении, то, как вам известно, <до решения суда он только подозреваемый.
Глаза следователя были бесцветны, белки мутные, серые зрачки водянисты, но Самгину казалось, что за этими глазами прячутся другие. Он чувствовал себя тревожно, напряженно и негодовал на себя за это.
— Я не вижу письмоводителя вашего, — сказал он.
— Совершенно правильно изволили заметить, — откликнулся Гудим, наклонив голову, снова закуривая папиросу, — курил он непрерывно. — Это потому, почтенный Клим Иванович, что я и не намерен снимать с вас законом требуемое показание. Если б не мешало нездоровье, — ноги болят, ходить не могу, — так я сам, лично явился бы на квартиру вашу для этой беседы. Конечно, вы будете допрошены со всей строгостью, необходимой в этом случае и установленной законом. Кое-какие моменты показаний Безбедова настоятельно требуют этого. По условиям времени субъекту этому угрожает весьма жестокое наказание, он это чувствует — и, выгораживая себя, конечно, не склонен щадить других.
Самгину показалось, что стул под ним качнулся назад.
Он вонзил карандаш в бороду себе и, почесывая подбородок, глядя куда-то в угол, за шкаф, продолжал журчать:
— Пригласил я вас, так сказать, для… информации.
— То есть? — поторопился спросить Самгин, удивленны» и еще белее встревоженный.
— То есть… в некотором роде как бы осведомить вас о… состоянии дела.
Следователь говорил с паузами, и они были отвратительны.
— Буду говорить откровенно, начистоту, — продолжал он, понизив голосов. — Суть в том, что делом этим заинтересован Петербург, оттуда прислали товарища прокурора для наблюдения за предварительным следствием. Имел удовольствие видеть его: между нами говоря — нахал и, как все столичные карьеристы, не пожалеет ни папу, ни маму. Наш прокурор, как вам известно, зять губернатора и кандидат в прокуроры палаты. Разумеется, его оскорбляет явление наблюдателя. Этим — не все сказано… Так что тут, знаете, вообще, может быть…
Задребезжал звонок телефона, следователь приложил трубку к серому хрящу уха.
— Слушаю. Честь имею. Да. Приказ прокурора. Прервать? Да, но — мотив… Слушаю. Немедленно? Слушаю…
Красные жилки на щеках следователя выступили резче, глаза тоже покраснели, и вздрогнули усы. Самгин определенно почувствовал «его-то неладное.
— Вызывают в суд, немедленно, — сказал он и сухо кашлянул. — А вы, кажется, сегодня из-за границы?
— Из Парижа.
— Эх, Париж! Да-а! — следователь сожалительно покачал годовой. — Был я гам студентом, затем, после свадьбы, ездил с женой, целый месяц жили. Жизнь-то, Клим Иванович, какова? Сначала — Париж; Флоренция, Венеция, а затем — двадцать семь лет — здесь. Скучный городок, а?