Том 23. Статьи 1895-1906
Шрифт:
По всей вероятности, мать, сдающая в аренду своё дитя, при этом даст арендатору гарантирующую его права расписку, такого приблизительно содержания:
«Накануне XX столетия, в конце века гуманизма, всяческого просвещения и блестящего развития наук, в 1895 высококультурном и просвещённом году, я, нижеподписавшаяся самарская мещанка такая-то, сдала дочь свою Олимпиаду в аренду господину N за сумму в сто двадцать рублей серебром и на срок, какой ему, господину N, самому будет угодно пользоваться дочерью моей. Причем я, мещанка
Просто и основательно.
Было время, когда на рынках Рима глашатаи кричали:
— Sardi venales! Alius alio nigerior!
Что по-русски значит:
— Сардинцы продажные! Один хуже другого!
Сардинцы считались плохими рабами и шли по дешёвой цене.
А было это в 179 г. до Р.X.
Что, как настанет время, когда на наших рынках тоже будут кричать:
— Мещанские девушки продажные! Одна другой лучше! Недорого! Кому угодно?
Подумайте-ка, ведь, право же, это вполне возможно накануне XX столетия по Р.X.
Нечто в этом духе уже существует, и кто хочет в этом убедиться, пусть погуляет по Дворянской улице вечером от семи до десяти.
Там очень много продаётся рабынь; вся разница между торговлей Рима и Самары в том, что у самарских рабынь нет глашатая…
…Я много говорил с этой девушкой и немало говорил о ней с другими людьми.
Из разговоров с ней я выяснил, что она не хочет идти в аренду потому, что арендатор рыжий и что у него всегда мокрые усы, которые при поцелуях мажут ей щёки, от чего её тошнит.
Затем она показывала мне три кровавые рубца на своей шее — это любящая рука её матери положила на шею дочки яркие знаки своих забот по адресу «плоти от плоти своей».
А из разговоров с другими людьми выяснилось, что помочь чем-либо девушке очень трудно.
Чем можно доказать, что мать продаёт её?
Девочка уже совершеннолетняя — ей шестнадцать лет и четыре месяца.
Я рекомендовал ей обратиться к прокурору, предлагал написать прошение, много говорил ей о возмутительности того положения, в которое она встаёт.
Но — увы! Возмутительность эта с её точки зрения сводилась, главным образом, к рыжему цвету волос и мокрым усам арендатора, а моральный смысл факта был не доступен её пониманию.
Однажды она даже сказала:
— Это-то ничего бы! Всё равно ведь как-нибудь да нужно же выходить замуж! Иной ещё с тебя приданое возьмёт.
Как видите, у неё не особенно лестное представление о браке, но… может быть, она права.
С ней трудно было говорить, её возмущало только то одно, что «он» — «рыжий чёрт» и что он «сопливый».
Pardon! [10]
Итак, поговорив с нею раза четыре, мы пришли, наконец, к одному соглашению, по поводу которого она решила «подумать».
Прощаясь с ней, я уже чувствовал, что потерпел фиаско в моих намерениях, — не умея думать, нельзя обещать «подумать» и нельзя что-либо выдумать.
— Он нездешний, этот рыжий-то: из-под Уфы откуда-то… А мать уезжает в Балаково, коли это дело сойдётся… — нашла нужным сказать мне эта девочка.
10
простите (франц.) — Ред.
И вот теперь я узнаю, что «это дело» — сошлось.
Рыжий, должно быть, покрасился и вытер себе усы.
Человек временно продан за сто двадцать рубликов.
Дорого это или дёшево — как по-вашему?
В хорошей книге господина Далина «Не сказки» среди фактов, рисующих бесправие женщины, есть вот какой факт.
На харьковском вокзале сидят одиннадцать красивых девушек в возрасте до 17 лет, а около них увивается «восточный чэлавэк» и на вопрос, что это за девочки, — откровенно, и даже торжествуя, объясняет:
— Дэвочки? Очэнь хороши! На Одэсс вэзу…
Словом, перед публикой был налицо так называемый «живой товар» — партия живого товара, ещё не бывшего в обращении.
Днём, при ярком свете солнца и на глазах сотен людей, одиннадцать живых душ отправляются на гибель: всем известно, что их втопчут в грязь, погубят, отравят, уничтожат.
Никто не вправе помешать этому, никто.
Нужно доказать, что эти одиннадцать «продаются» без разрешения и согласия родителей, — тогда можно бороться с восточным человеком.
Но если девушку помимо её согласия «продают» родители — тут нечем и не с кем бороться.
Тут нечем помочь девушке.
Особенно если она сама — без души.
Стоимость интеллигентного труда с точки зрения самарского коммерсанта на днях точно установлена одним из последних, господином Т.
Ему потребовалось подготовить своего десятилетнего сына для поступления в учебное заведение, и вот он ищет человека, способного «образовать сынишку, штобы ён в емназию вперся».
Такой человек найден и готов служить.
— Ты мне, миляга, — устанавливает господин Т. количество труда, — обучи его всему, что там требовается по порядку. Еграфия — и еграфии, рихметика — и её напхай ему в голову, одно слово, приведи мне малого в нужную ролю — и больше никаких! Можешь?
— Могу… — говорит человек.
— Так. А денег тебе сколько за это?
— Три часа занятий?
— Мне хоть пять. Мне чтобы обучить мальчишку. А сколько часов тебе работы — это твоё дело. Хоть десять.