Том 25. Полицейский и призрак
Шрифт:
Я поднялся с постели и тут же почувствовал острую боль в правой ноге. Значит, воспоминания об этой ночи абсолютно реальны. Кстати, ногу я повредил, пытаясь продемонстрировать Сисси свои познания в танцевальной технике…
Когда я спустился в кухню, тотчас услышал бренчание в гостиной и догадался, что уже начались репетиции. На кухне мне составил компанию импресарио Чарвосье, облаченный в тот же самый халат клоунской расцветки, в котором он был ночью. На голодный желудок это было тошнотворное зрелище.
— Вы хорошо спали, лейтенант? — осведомился он.
— Отлично.
— Ха! — Глазки-бусинки часто-часто заморгали от возмущения. —
Апельсиновый сок был превосходен, оладьи вполне съедобны, а кофе в меру горячим. К тому моменту, когда я дошел до второй чашки и сигареты, я решил, что мои шансы прожить еще один день, невзирая ни на какие неожиданности, перевалили за пятьдесят процентов.
Чарвосье не спускал с меня ненавидящего взгляда, пока я ел, как будто именно я был виновен в смерти его второго основного исполнителя и, что было куда важнее, отвечал за нарушение распорядка репетиций.
— Каких успехов в раскрытии преступления вы уже достигли, лейтенант?
Он возобновил свои атаки каким-то неприятным ворчливым голосом, причем в нем возобладал бедуино-арабский акцент.
— Очень рад, что вы спросили меня, — холодно отметил я, — как раз пришло время допросить вас, Чарвосье, в качестве одного из основных подозреваемых.
— Меня? Основной подозреваемый? — Его по-детски наивный взгляд сменился трезвым и наглым. — Что вы такое говорите? Это какая-то идиотская шутка? С какой бы стати я, Чарвосье, вздумал убивать этого никудышного танцора? Этого бездарного статиста, которому следовало бы все еще осваивать азы танцевального искусства? Ответьте мне на это, пустоголовый лейтенант!
— Как получилось, что вы наняли этого бездарного статиста, которому следовало бы все еще осваивать азы танцевального искусства? — рявкнул я.
Вопрос подействовал как укол адреналина на его и без того сверхактивные слюнные железы, поэтому он какое-то время издавал звуки, словно полоскал горло, лишь потом сумел выдавить из себя ответ:
— Мне срочно требовался мужчина-танцор. Мы уже собрались выехать сюда и приступить к репетиции основных партий. Мне нужно было за очень короткий срок подыскать что-то получше, и это был Антон Леквик!
— Неужели остальные еще бездарнее? — удивился я.
В ответ раздалось невнятное бормотание.
— Вы рассчитываете на финансовую поддержку Сисси Сент-Джером на протяжении всего сезона в Нью-Йорке?
— Конечно.
— И вы будете показывать этот новый балет Бомона, который сейчас репетируете?
— Совершенно верно.
— Бомон — крупная величина в мире балета?
— Лоренс Бомон? — На мгновение он закрыл глаза, затем восторженно поцеловал кончики пальцев. — Возможно, он крупнейший хореограф нашего столетия. Сейчас он выпускает книгу о собственных принципах балетного искусства, чтобы доказать всему миру…
— Гембл, — прервал я его излияния, — хороший танцор?
— Найдется два, — он вытянул губы, — может быть, три-четыре лучше его.
— Наташа Тамаер?
— Превосходная балерина! — Он слегка пожал плечами: — Возможно, чуточку излишне темпераментная. Это доставляет ей неприятности, ни одна компания не любит слишком капризных балерин, пока они не заработают себе право капризничать, вы меня понимаете? В прошлом году в Милане Наташа была слишком юной, чтобы справиться с остальными. Но это редкостная танцовщица.
— Таким образом, вы встречаете приближающийся сезон в Нью-Йорке без всяких финансовых затруднений, потому что Сисси позаботилась обо всем, — буркнул я. — Вы получили новый балет от Бомона, который наверняка завоюет международное признание, и двух великолепных исполнителей на главные роли. И когда вам потребовался второй основной мужчина-танцор, вы пытаетесь убедить меня, что не смогли раздобыть кого-то получше, чем «бездарный статист», как вы охарактеризовали Леквика?
Он ухватил себя двумя пальцами за кончик носа и сжал его с такой силой, что на глаза навернулись слезы.
— Это случилось прошлым летом в Гайдерберге, — заговорил он трагическим голосом, — там было страшно жарко. Жара иссушила мои мозги. Мой так называемый друг, обладатель черного сердца Отто — пусть черти станут варить его в кипящем масле на том свете! — заверил меня, что летний сезон в оперном театре, который, кстати сказать, принадлежал ему, принесет нам целое состояние. — Чарвосье трагически вздохнул. — В день открытия я занял место в первом ряду и почувствовал себя почти что в полном одиночестве. Конечно, в зале находилось несколько приглашенных, но в целом он был пуст. В течение шести недель я ежедневно наблюдал, как мои денежки, потом и кровью заработанный капитал, вылетали в трубу под завывания безголосого тенора. Так что, когда Лоренс Бомон заговорил о своем новом балете, о блестящем сезоне в Нью-Йорке, у меня не было денег. Затем, уподобляясь златовласому ангелу с бирюзового неба, появляется Сисси Сент-Джером с деньгами! — Его массивные плечи выразительно поднялись. — Она обеспечит мне финансовую поддержку, у меня будет мой нью-йоркский сезон! Но… — он развел руками, как это делают с незапамятных времен все неудачники, — существовали кое-какие условия. Ее подруга по высшей школе Наташа Тамаер будет моей балериной. Против этого я не возражал. Я говорю Сисси, что это прекрасно, но только ей придется сдерживать бурный темперамент приятельницы. Она и это обещает. Бомону требуется какое-то помещение для репетиций с основными исполнителями, к тому же нам надо что-то есть. Больших денег я тоже должен подождать, потому что это капитал ее отца, а существует так называемое «официальное утверждение завещания», оно состоится лишь через пару месяцев.
Итак, мой златовласый ангел снова приходит на помощь. Мы можем воспользоваться этим домом, она станет покупать нам пищу, а к тому времени, как Бомон все закончит, у нее уже появятся большие деньги, и мы все сможем возвратиться в Нью-Йорк. И еще одно небольшое условие в связи с предоставлением помещения. Мне все еще требуется второй основной танцор, напоминает она, как я отреагирую на то, чтобы пригласить Антона Леквика? Я спорю — я умоляю — я истерично кричу — я рыдаю! Все это ее не трогает. И я нанимаю Леквика.
— Привела ли она вам какие-то причины, почему ей вздумалось нанять его?
— Какие еще причины? — завопил он. — Деньги-то были у нее, верно? О чем еще можно говорить?
— Полагаю, вы правы! — Я подмигнул ему. — Во всяком случае, спасибо.
— За что благодарить? — спросил он со вздохом. — Я должен сказать спасибо бродяге за то, что он предоставил мне шанс пригласить настоящего танцора вместо Леквика.
Я оставил его расправляться с остывшими оладьями, сам направился к задней двери. Снаружи ярко сияло солнце, лужайка казалась изумрудной, а зловещий красный кедр превратился в самое обычное дерево. Даже неприрученная чащоба лишь отдаленно напоминала о наших предках-пионерах.