Том 2
Шрифт:
Посреди площади темнел квадратный ров, высился помост и близ него стояли четыре столба с перекладинами. Два полуголых раба, звеня цепями, приволокли большую ивовую корзину и поставили рядом с помостом.
Сторож тюрьмы отпер окованную железом низкую дверь. Главный палач с несколькими помощниками спустился в подземелье. Оттуда раздались неистовые выкрики, сменившиеся полной тишиной. Палачи вывели из подвала пятнадцать заключенных. Все они были прикованы правой ногой к единой общей цепи.
Вывалянные в грязи, едва прикрытые лохмотьями, с отросшими в долгом
Стража шагала по сторонам скованных смертников. Один из них, дряхлый старик с копной спутанных волос, споткнулся и свалился, потянув за собой двух соседних. Их подняли ударами и погнали дальше к месту казни. На помосте их пригнули, опустив на колени. Один палач хватал обреченного за волосы, а главный джандар, держа меч обеими руками, одним ударом отсекал голову, показывал ее затихшей толпе и бросал в корзину.
В толпе спрашивали: «Который из казнимых глава дервишей, шейх Медж эд-Дин Багдади?» Истощенные от голода и болезней узники походили друг на друга. Когда отлетела голова четырнадцатого, вой поднялся по всей площади:
— Падишах говорит! Падишах приказывает!
Все обернулись к площадке над воротами дворца. Стоявший наверху хорезм-шах размахивал пестрым платком. Это означало: «Остановить казнь! Шах прощает осужденного!»
Вытирая длинный меч красной тряпкой, главный палач крикнул: «Приведите кузнеца!»
Пятнадцатый из осужденных был Туган, воспитанник Мирзы-Юсуфа. Еще мальчик, он смотрел расширенными глазами, не понимая, что произошло.
— Кланяйся падишаху за высокую милость! — сказал палач и, повернув мальчика в сторону дворца, пригнул его к земле. Бывший наготове кузнец начал разбивать цепь на ноге Тугана.
— Постой! Куда ты? Я еще не кончил!.. — воскликнул кузнец, но Туган, видя, что он больше не прикован к цепи смертников, прыгнул с помоста в толпу. Сзади неслись крики, а Туган, согнувшись, пробирался между теснившимися горожанами, стараясь поскорее убежать подальше.
Площадь около тюремной башни опустела. Сторож стоял у двери, опираясь на заржавленное копье.
Вдоль стены пробиралась девочка, завернутая до глаз в длинный платок. Она подошла к отверстию внизу башни и осторожно позвала:
— Туган! Оружейник Туган!
В отверстие просунулись истощенные руки, хриплый голос ответил:
— Твой Туган уже потерял голову! Дай нам поесть, чтобы мы его помянули молитвой.
Девочка припала к отдушине и с отчаянием закричала:
— Туган, откликнись, жив ли ты?
Новый вопль донесся из подземелья:
— Отдай нам то, что ты принесла! Твоему Тугану уже ничего не нужно! Он теперь наслаждается пловом вместе с пророком в садах райских…
Девочка передала просунутым в отдушину рукам хлеб и дыню и подошла к сторожу:
— Скажи мне, Назар-бобо: [54] правда ли, что мальчик
— Наверно, умер. Ведь его повели вместе с другими на казнь… — Сторож показал рукой на площадь.
Подошел старый дервиш, сунул в руку сторожа несколько монет и стал шептать ему на ухо:
54
Бобу — дедушка.
— Почему среди казненных не было нашего святого шейха Медж эд-Дин Багдади? Отложена казнь или хорезм-шах простил его?
Сторож, пряча деньги в складки крученого пояса, пробормотал:
— Государь разгневался на шейха за его проклятия и приказал поскорее казнить, пока его не освободили дервиши.
— Но он еще жив?..
— Нет! Когда из подземелья выводили осужденных, туда спустился главный палач Джихан-Пехлеван и сам задушил святого шейха…
Глава четвертая
ПРИШИТАЯ ТЕНЬ
Торопись обрадовать добрым словом встречного: быть может, больше не придется встретиться.
Выбравшись из толпы, Туган попал в глухую улицу, где тянулись сплошные глиняные стены. Улица привела его к берегам канала.
Мутная темная вода медленно текла среди насыпанных высоких берегов. Длинные неуклюжие лодки тихо подвигались, нагруженные тюками, хворостом, сеном и сбившимися в кучу баранами.
«Уехать бы в такой лодке далеко, в чужую страну… Но кто меня пустит туда, такого грязного, покрытого ранами, в полуистлевшей рубашке!»
Недалеко от берега желтела песчаная отмель. Туган расположился на ней — выполоскал свою одежду, мылся, грелся на солнце, отдыхал, погруженный в свои думы.
«Куда деваться смертнику, выпущенному из тюрьмы? Кто возьмет на работу? Город тесен, а народу много, и всякий хочет заработать чашку плова… — Туган посмотрел на ногу, где продолжало висеть тяжелое железное кольцо с выбитой надписью: «Навеки и до смерти». — Мой старый Юсуф-Мирза не захочет и разговаривать со смертником, вышедшим из тюрьмы; одна только Бент-Занкиджа, быть может, пожалеет. Но разве он смеет показаться перед ней, покрытый язвами, как прокаженный?..
Все же мне придется вернуться к моему хозяину Кары-Максуму. Он позволит расклепать это железное кольцо».
Туган стал пробираться длинной улицей, где по обе стороны тянулись лавки и продавцы сидели на выступах, покрытых коврами. Товары висели на раскрытых створках дверей и лежали на полках вдоль стен.
Улица, завешенная сверху циновками, была в полумраке. Лучи ослепительного солнца падали косыми полосами, освещая то пару желтых сапог, расшитых розовыми и зелеными шелками, то круглый железный щит с чеканенной серебром надписью из Корана, то полосатые материи, которые торговцы разворачивали перед кочевником в малахае, обшитом волчьим мехом, или перед группой женщин в ярких, пестрых одеждах.