Том 2
Шрифт:
Рассказ о героической защите Киева приобретает особо важное значение в романе еще и по той причине, что она трактуется здесь в качестве события не локального, а общерусского масштаба, как операция, равнозначная обороне Рязани, Владимира и других городов Северо-восточной Руси, как подтверждение того обстоятельства, что русский народ в целом, несмотря на все трудности и неудачи, сохранял способность оказывать самое энергичное противодействие захватчикам, даже если общее соотношение сил складывалось не в пользу обороняющихся.
Интересны и поучительны страницы романа, рассказывающие о продвижении армии Батыя после Киевской кампании дальше на запад, о марше ордынского правителя к «вечерним странам», к «Последнему морю», о широких боевых операциях татаро-монгольского войска в ряде стран Восточной, Центральной и Юго-Восточной Европы.
В романе вместе с тем показано, что, несмотря на все эти успехи Батыя в «вечерних странах», главного достигнуто не было: ордынские войска не смогли остаться здесь надолго, т. е. не смогли реализовать намеченную еще Чингисханом широкую программу завоеваний в Европе. Этому помешало не только сопротивление народов покоренных стран, но и растущий страх Батыя за свои тылы. Его беспокоило отсутствие надежного контроля над политической жизнью русских земель, независимое поведение Великого Новгорода, усиление противоречий в самом правящем доме Чингисидов в связи со смертью Угедэя. В этих условиях Батый вынужден был отказаться от дальнейшей борьбы за подступы к «Последнему морю» и вернуться на южную Волгу.
Мы видим, таким образом, что В. Яну удалось в трилогии создать яркую и исторически достоверную картину грандиозных событий, которые происходили в Азии и в Европе на протяжении 20—30-х годов XIII века. Ему удалось рассказать о небывалой по масштабам экспансии ордынской империи на земли Хорезма, Ирана, Кавказа, Поволжья, наконец, и на территории Восточной Европы, а вместе с тем показать, что, несмотря на достигнутые успехи, правители Орды не могли считать целиком выполненной программу Чингисхана. И это не только потому, что они не овладели подступами к «Последнему морю», но еще и потому, что они оказались не в состоянии установить жесткий контроль над политическим развитием всех русских земель, подчинить себе полностью культурную и духовную жизнь Древней Руси.
При воссоздании грозных событий 20—40-х годов XIII века писатель добился большого приближения своего повествования к реальной исторической действительности. Надо сказать, что добивался автор этого главным образом одним средством — самым тщательным изучением полюбившейся ему эпохи, исследованием различных письменных источников, историографии.
Надо признать, что и при таком подходе к своим творческим задачам автор не избежал некоторых трудностей в работе. Имея дело с историографией 30-х годов, он не мог не столкнуться с существованием в тогдашней исторической науке ряда тенденциозных концепций, с которыми ему было нелегко согласиться. Одна из этих концепций явно идеализировала ордынскую политику XIII–XIV вв. на русских землях, допускала очевидную переоценку роли Орды в социально-экономическом и политическом развитии Руси, в формировании ее государственности. Другая концепция, объективно подкреплявшая первую, искусственно занижала хозяйственный, государственно-правовой, культурный «потенциалы» древнерусского раннефеодального государства, сознательно выводила средневековую Русь из семьи европейских народов данного периода (видимо, для того, чтобы потом было легче превратить ее в объект «благотворного» воздействия Орды). Одни историки обосновывали эту концепцию путем навязывания русским землям X–XII вв. чрезмерного отставания их хозяйственной и политической жизни от исторического развития западных соседей, в том числе и западнославянских соседей, путем «фиксации» неразвитости производительных сил у восточных славян, живучести родоплеменного строя, крайней примитивности государственно-правового статуса, не выходившего якобы за рамки эфемерных связей отдельных городских центров. Другие историки 30-х годов отстаивали идею обособленности Руси от всех остальных европейских стран раннего средневековья путем «провозглашения» древнерусского государства X–XII вв. рабовладельческим (выдвижение этого тезиса было очевидной попыткой «втиснуть» восточноевропейский исторический процесс раннего средневековья в жесткие рамки предложенной «Кратким курсом истории ВКП(б)» схемы обязательного прохождения каждым народом всех известных науке социально-экономических формаций, в том числе и рабовладельческой). Писатель-историк В. Ян не мог, разумеется, принять этих надуманных построений. Он предпочел вести самостоятельные исследования заинтересовавшей его эпохи, опираясь при этом на весьма широкий круг самых разнообразных источников того времени.
Писатель исследовал весь комплекс доступных нам восточных источников, прежде всего сочинений арабских и персидских авторов, подготовленных к изданию еще В. Тизенгаузеном, а также «Секретную историю монголов», «Историю монголов по армянским источникам» и т. д. Он изучил источники западноевропейского происхождения, в частности сочинения Плано Карпини «История монголов», известия венгерских миссионеров XIII века о татарах в Восточной Европе и другие публикации западноевропейских памятников того времени.
Вместе с тем автор глубоко исследовал древнерусские литературные сочинения, связанные с эпохой вторжения ордынских полчищ на русские земли. Разумеется, издавая свои первые две книги в 1939–1942 годах, он не мог ознакомиться с послевоенными публикациями В. JI. Комаровича, Д. С. Лихачева, Л. А. Дмитриева, посвященными исследованию этого круга произведений древнерусской литературы, тем не менее, являясь опытным литератором, автор сам многое сделал для верного раскрытия идейной и художественной ценности этих памятников. Так, уже в «Чингиз-хане» при изложении первого крупного столкновения татаро-монголов с русскими войсками в 1223 году он опирался на результаты своего изучения летописей, в частности, «Повести о битве на Калке», а в романе «Батый» он использовал свое осмысление таких памятников, как «Повесть о Николе Заразском», и, входившая в ее состав, «Повесть о разорении Рязани Батыем», летописные рассказы об осаде и гибели ряда русских городов (прежде всего Владимира, Рязани, Коломны, Козельска и других центров Руси).
Именно в этих источниках автор черпал сведения не только о ходе военных кампаний 20—30-х годов XIII века, приведших к установлению ордынского господства на значительной части русских земель, но и о начинавшемся в этих тяжелых условиях хозяйственном восстановлении Руси, об отдельных вспышках партизанского движения, о признаках устойчивого сохранения русским народом «национального» самосознания, о живучести идеи единства и целостности русской земли.
Таким образом, можно еще раз подчеркнуть, что В. Ян в своих сочинениях нашел нужные художественные средства, чтобы сделать наглядными масштабы и характер исторического столкновения раннефеодальной Ордынской «державы» с феодальными государствами Хорезма, Ирана, Кавказа, Восточной Европы, чтобы показать, с одной стороны, всю тяжесть положения покоренных народов, и, с другой стороны, способность этих народов сохранить свою волю к борьбе за освобождение, за восстановление независимости родной земли.
Все это делает романы Василия Яна интересным явлением отечественной художественной литературы, весьма значительным вкладом в советскую историческую романистику.