Том 2
Шрифт:
Бату-хан спросил мнение своих ханов и под конец Субудай-багатура. Все говорили, что Гуюк-хан должен снова напасть на урусутов. Но Бату-хан сказал:
— Если Гуюк-хан не мог взять холмы, где залегло небольшое войско урусутов, то где же ему захватить Рязань с крепкими высоким стенами? Он опозорил славу и ужас монгольского имени. Пусть он сперва нашьет заплаты на дыры своих шаровар, лопнувших после боя с урусутами. Мы повелеваем: наш тумен «непобедимых» и тумен «бешеных» Субудай-багатура пусть немедленно выступают, нападут на холмы, где залегли урусуты, и, не задерживаясь, идут на Рязань. Гуюк-хана мы ждать не будем. Моя тысяча пойдет со мной. Я буду сам наблюдать за боем. Пленных не брать! На поле битвы не задерживаться! В пути сделать самую короткую остановку, чтобы только подкормить коней и дать им передышку. Ханы поставят юрты только перед стенами Рязани.
Метель кончилась внезапно. Солнце появилось на светлом бирюзовом небе. Ветер угнал к югу серые тучи.
Ярко блестела равнина, гладкая, спокойная, похоронившая под снежным покровом тысячи убитых и раненых.
Вереница волков пробиралась трусцой по прямой, как струна, тропинке. Каждый волк ставил лапу в след переднего. Вожак шел в ту сторону, откуда доносился острый запах крови.
На снегу чернело много трупов. Звери приближались. Иногда лежавший шевелился. Тогда вожак делал прыжок в сторону и отходил в новом направлении.
Стаи ворон и галок летели к полю битвы. Они садились возле павших, медленно, косыми прыжками приближались к ним. Изредка взмахивала рука. Стая взлетала с хриплым карканьем, искала новой поживы.
Волки повернули к оврагу. Начали спускаться. Вдруг бросились обратно. Из оврага выехал всадник. На рослом рыжем жеребце сидел молодой воин в блестевшей на солнце броне и стальном шлеме. Он вел за собой монгольского коня. Остановившись, стал осматриваться. Тяжелый стон привлек его внимание. Невдалеке лежал в снегу богатырского вида воин с седой окладистой бородой.
Всадник спрыгнул с коня и наклонился к лежащему:
— Ратибор! Жив ли ты, Ратибор?
Достав глиняную флягу, он прижал ее к губам раненого.
Ратибор жадно отпил, тяжело вздохнул и открыл глаза.
— Вставай, Ратибор! Очнись! Невдалеке монгольские разъезды…
— Кто ты?
— Роман, княжич рязанский… Помнишь, вместе на медведя ходили?
— Трудно встать мне! Помоги…
Ратибор, кряхтя, поднялся и с помощью Романа взобрался на крепкого монгольского коня. Оба всадника скрылись в овраге.
На мертвом поле волки и вороны продолжали свой кровавый пир.
ЦИКЛ ПРОИЗВЕДЕНИЙ В. ЯНА
ОБ ОРДЫНСКИХ
НАШЕСТВИЯХ XIII ВЕКА
В творчестве известного советского писателя В. Яна особое место занимают три его романа: «Чингиз-хан» (1939), «Батый» (1942), «К «Последнему морю»» (1955). Все эти произведения тесно связаны друг с другом, связаны не только хронологической близостью описываемых событий, но и единством концепционного замысла, общностью подхода к различным историческим проблемам, затрагиваемым в названных книгах. В сущности, данные сочинения В. Яна раскрывают два аспекта одной большой темы: с одной стороны, они показывают ход беспримерных по масштабам и жестокости ордынских завоеваний в Азии и Европе в XIII веке, выявляют «механизм» экспансии Ордынской «державы» в его страшной исторической реальности, а, с другой стороны, рассказывают о противодействии этой экспансии со стороны тех народов, которые оказывались ее жертвами.
Работая над этой сложной и емкой темой, автор, видимо, имел в виду рассмотреть ее в определенной последовательности, дать в каждой части своей трилогии один существенный этап ордынской экспансии в Азии или в Европе, одно направление завоевательной политики ордынской «державы».
Первый роман трилогии В. Яна посвящен прежде всего грандиозному конфликту «империи» Чингисхана с Хорезмийским «царством» Алла эд-Дина Мухаммеда в начале XIII века. Здесь автор прослеживает ход подготовки этих двух ведущих феодальных государств Средней Азии к решающим схваткам, учитывая при этом разные стадии их социально-экономического и политического развития, различный характер их культурной жизни, а также далеко не одинаковые стратегические цели на международной арене.
Анализируя весьма запутанный ход внутриполитической жизни Хорезма в период правления шаха Мухаммеда (1200–1220), автор обращает внимание на весьма показательную тенденцию его политики, в частности на упорное нежелание этого правителя сосредоточить большие воинские формирования в одном каком-либо месте его «царства», нежелание, обусловленное очевидным его страхом перед возможностью выступления таких формирований не только против внешних врагов, но и против него самого.
Автор также отмечает существование в правящих кругах Хорезма и противоположных взглядов, выразителем которых оказался опальный сын шаха— Джелаль эд-Дин. Именно он в решающей беседе с отцом предлагал сконцентрировать все воинские силы, собрать их в один кулак, требовал не пассивной обороны городов-крепостей, а активной наступательной борьбы всех вооруженных формирований Хорезма против грозного восточного соседа. Однако, говоря о наличии подобных настроений у отдельных представителей правящих верхов, автор тут же отмечает, что они не играли сколько-нибудь заметной роли в выработке политического курса Хорезма в целом.
Таким образом, писателю удалось раскрыть очень сложную внутреннюю обстановку в Хорезме, показать неспособность хорезмийской правящей элиты консолидировать военно-политический потенциал страны даже в момент максимальной для нее опасности, сделать очевидной полную неподготовленность правящих кругов Хорезма к решающим схваткам с могущественной восточной «державой». При этом автор дает этому правильное объяснение: причина данного обстоятельства в том, что Хорезм находился тогда на такой стадии развития феодальных отношений, которая ставила его в невыгодное положение по сравнению с «раннефеодальной империей» Чингисхана.
Совершенно другими чертами характеризуется ход подготовки Чингисхана к решающим схваткам с соседями, совершенно в ином свете представлен внутриполитический статус «империи» с ее высокой степенью консолидации, по-иному выглядят ее вооруженные силы, иными складываются стратегия и тактика империи на международной арене.
Использование трудов известных советских востоковедов (В. В. Бартольда, Б. Я. Владимирцова, А. А. Якубовского и других) дало В. Яну возможность связать процессы становления «империи» Чингисхана с развитием в монгольском обществе «кочевого феодализма», для которого были характерны значительные пережитки «военной демократии». В условиях постоянной смены кочевий у монголов весьма часто возникала нужда в новых пастбищах, в новых территориях. А при живучести в монгольском обществе элементов «военной демократии» стремление к захвату новых территорий приобретало не только вполне реальные, но и весьма грозные очертания, ибо созданная на основе десятичной системы огромная армия воинов-кочевников представляла собой такую силу, равной которой не было ни в Азии, ни в Европе на протяжении чуть ли не всего средневековья.
Эта армия находилась в абсолютном подчинении у своего предводителя, которым оказался (видимо, из-за своих особых личных качеств — жестокости, хитрости и смелости) один из представителей монгольской родовой знати — Темучин, провозглашенный на курултае в 1206 году Чингисханом. Боеспособность этой армии основывалась не только на наличии общих социальных интересов у воинов-кочевников, но и на применении строго соблюдаемой десятичной системы. Итальянский дипломат Плано Карпини, посетивший монгольскую империю в 40-х годах XIII века (через несколько лет после смерти Чингисхана), отмечая огромное значение десятичной системы, широко использованной Чингисханом в его армии, писал: «Чингисхан установил, чтобы десять человек повиновались одному, который называется по-нашему десятником, над десятью же десятниками поставляется один, который называется сотником, над десятью сотниками — один, который называется тысячником, а над десятью тысячниками поставляется также один, а это число называется у них тьмою».