Том 2
Шрифт:
В опубликованной в годы войны второй части трилогии — романе «Батый» — писатель излагает ход грандиозных военных кампаний 1237–1238 годов в Северо-восточной Руси как столкновение двух феодальных государственных систем, находившихся на разных стадиях исторического развития. С одной стороны, он характеризует судьбу преуспевающей раннефеодальной империи татаро-монгол, все еще достаточно «централизованной», обладавшей многочисленной, хорошо организованной на основе десятичной системы армией, вынашивающей планы дальнейшего расширения своего влияния в мире, а, с другой стороны, показывает комплекс русских княжеств, переживающих стадию феодальной раздробленности и лишенных вследствие этого возможности не только осуществлять активную широкомасштабную политику в Восточной Европе, но и организовать в какой-то мере надежную оборону своих территорий, выставить против грозного противника сколько-нибудь равноценный
В этом противостоянии двух систем феодальной государственности, находившихся на разных уровнях развития, автор видел, как и многие историки, одну из решающих причин торжества ордынских захватчиков на русских землях. Прослеживая в романе политическую жизнь обеих систем перед вторжением Батыя в Восточную Европу, он определяет различные их политические возможности и неодинаковые политические цели.
Как и в предшествующей части трилогии, автор раскрывает в романе «Батый» сложную политическую обстановку в монгольской «империи», рассказывает об активной деятельности ее правителей в политической и военной сферах, прослеживает предысторию появления ордынских полчищ в Поволжье и на русских землях в конце 30-х годов XIII века. Много внимания автор уделяет непосредственной подготовке ордынских ханов к наступлению на страны Европы, подготовке, происходившей как на международной арене, так и внутри самой империи. В книге показывается умелое преодоление Батыем некоторых трудностей внутриполитического порядка, в частности установление этим ханом нужной ему расстановки сил в самом правящем доме Чингисидов.
В. Ян воссоздает картину сложных отношений в правящей элите ордынской державы, показывает назревшие противоречия между отдельными Чингисидами, но пока еще такие противоречия, которые не нарушали целостности империи. Намечавшийся конфликт между Чингисханом и его старшим сыном Джучи не привел к распаду ордынской империи. Не привел, по мнению писателя, не только потому, что жизнь этих двух ордынских правителей — отца и сына — оборвалась почти одновременно, но также еще и потому, что политические наследники Чингисхана — его внук хан Батый и один из его младших сыновей — хан Угедэй — встали тогда на путь тесного сотрудничества; на путь скоординированного руководства империей, при котором Угедэй выступал в роли верховного главы империи с резиденцией в Каракоруме, а Батый — в роли его реального соправителя, на долю которого выпало не только пребывание на землях Дешт-и-Кипчака, но и непосредственное осуществление завоевательной программы Чингисхана в Европе. Однако это верное истолкование общих тенденций тогдашнего развития раннефеодальной ордынской державы, в частности тенденции сохранения се относительного единства в 30—40-е годы XIII века, все же не избавило автора от некоторой непоследовательности в интерпретации самого факта превращения хана Батыя в соправителя Угедэя, в главнокомандующего монгольскими войсками в Восточной Европе. Пользуясь писательским правом на творческий вымысел, автор немного преувеличил масштабы раздоров между Батыем и всеми остальными Чингисидами; несколько переоценил враждебность Чингисидов к хану Батыю в момент его выдвижения в предводители всего монгольского войска в восточноевропейском регионе. Однако эта авторская переоценка факта раздоров в правящем доме Чингисидов в 30—40-е годы XIII века не помешала ему дать в целом верную картину главных линий политического развития раннефеодальной монгольской империи в то время, картину, в которой была зафиксирована практика заключения временных компромиссных соглашений между отдельными представителями правящей династии, практика создания «дуумвиратов», «триумвиратов» между ведущими Чингисидами накануне и во время походов Батыя в страны Восточной и Центральной Европы.
Писатель признает, что возникновение «дуумвирата» Батыя — Угедэя отнюдь не означало установления реального двоевластия в ордынской державе, тем более не означало государственного раздвоения самой империи, не знаменовало еще ее раскола. Более того, само осуществление такого «дуумвирата» предопределило мирное выдвижение Батыя на пост главнокомандующего всеми монгольскими войсками в Западной части империи, обусловило подчинение ему всех «принцев крови» — Чингисидов, позволило ему стать орудием ордынских феодалов в осуществлении широких завоевательных планов в Европе, планов, выдвинутых еще самим Чингисханом.
Уже в первых главах романа В. Ян показал социально-политическую сущность «завещания Чингисхана», раскрыл широкую завоевательную программу раннефеодального монгольского «царства», которую Чингисхан успел осуществить лишь частично. Вместе с тем он показал, что заинтересованность ордынских феодалов в реализации всей этой программы сохранялась и после смерти Чингисхана:
Единство их действий в те годы четко зафиксировал один из восточных авторов, почти современник той эпохи Рашид-ад-Дин. «Благословенный взгляд (хана Угедэя), — писал он, — остановился на том, чтобы из царевичей Бату, Менгу и Гуюка… сообща с другими царевичами и многочисленным войском отправились в области кипчаков, русских, булар (поляков), маджар, башгирд, асов, Судак и те края для завоевания таковых…»
В романе показано, что у хана Батыя для осуществления завоевательных планов были весьма широкие возможности. В его подчинении фактически находились все чингисиды. Он располагал огромной армией, которая была по тем временам хорошо вооружена. Кроме обычного оружия, она имела стенобитные орудия, а главное — являлась высокодисциплинированной армией, подчиненной «нормам» хорошо известной «десятичной» системы.
Стратегия и тактика Батыя опиралась на боевой опыт самого Чингисхана; он часто заманивал противника в ловушку с помощью имитированного отхода своих войск, а, заманив таким образом противника, окружал и уничтожал его. Кроме того, Батый, как и его дед, систематически прибегал к массовому истреблению населения завоеванных территорий, захваченных городов-крепостей.
Все эти военные и политические возможности Батыя хорошо раскрыты на страницах романа. О них подробно рассказано уже в первых его главах, характеризующих подготовку Батыя к походам в Восточную Европу, а также прослеживающих передвижение его огромной армии из коренных областей ордынской державы на территории Поволжья, а затем и к главной цели военной кампании 1237–1238 годов — к русским землям. О них ярко и образно рассказано в основных главах романа, которые посвящены ходу боевых операций монгольских войск на землях Северо-восточной Руси.
Обрисовав политику раннефеодальной империи монголов накануне и во время походов Батыя в Восточную Европу, автор не мог оставить вне поля зрения политическую жизнь и русских земель в этот период — период значительного их продвижения в развитии материального производства и духовной культуры, в развитии самих феодальных отношений, а вместе с тем время распыления «национальных» сил страны, пору феодальной анархии и княжеских распрей, эпоху ослабления обороноспособности Руси в целом.
Хорошо изучив этот этап политической жизни русских княжеств, автор сумел своими писательскими средствами воссоздать исторически достоверную картину напряженной борьбы между тогдашними князьями феодальной Руси, показать, что князья Великого Владимирского княжества постоянно находились в скрытом или явном соперничестве с князьями Рязанскими, Черниговскими, Смоленскими, Киевскими и т. д., сумел раскрыть и особое положение в системе русских княжеств Новгородской боярской республики, приглашавшей к себе после событий 1136 года в качестве князей-наместников не только представителей Киевского княжеского дома, но также представителей других, явно усилившихся в тот период княжеских домов, успешно выступавших претендентами на общерусское лидерство, на ведущую роль в политической жизни русских земель в целом (например, князей Черниговских, Владимиро-Суздальских, Смоленских и т. п.).
Вполне понятно, что в условиях такого рассредоточения «национальных» сил русская земля опять не могла выставить сколько-нибудь равноценный противовес многочисленному, крепко сплоченному ордынскому войску, не могла оказать эффективного противодействия грозному завоевателю.
Характерно, что когда ордынские правители, овладев Поволжьем, стали угрожать непосредственно Рязани, просьбы рязанских князей о помощи, обращенные к Владимирскому и Черниговскому княжеским домам, не нашли там должного отклика.
Владимирский князь Юрий, сын знаменитого Всеволода Большое Гнездо, уклонился от оказания помощи Рязанской земле, рассчитывая, видимо, на то, что натиск ордынцев дальше Рязани не распространится, а если и коснется территории Владимирского княжества, то он справится с этой угрозой своими силами. Князь Юрий Всеволодович «не послуша князей рязанских мольбы, но хотя сам особь сотворити брани», — писал летописец. Южнорусские князья, в частности князь Михаил Черниговский, также не дали положительного ответа. (Писатель связывает Рязано-Черниговские переговоры с миссией в Чернигов Евпатия Коловрата, осуществленной накануне решающих боев за Рязань). У летописца были таким образом основания сформулировать следующее положение: «Поглощена бысть мудрость могущих строить ратные дела, — читаем мы в летописи, — и крепких сердца в слабость женскую преложишася, и сего ради не един от князей русских друг к другу не пойде на помощь».