Том 2
Шрифт:
Глава седьмая
ПЛЕННЫЕ МОНГОЛЫ
Рязанское войско вошло в глубь Дикого поля. Застигнутое метелью, оно остановилось боевым лагерем.
Князья и воеводы сидели в шатре тесным кругом на большом ковре. Думали, как сберечь русскую землю. В шатре, сквозь полотнища, слышалось завывание метели, унылый свист ветра. Лучины в двух поставцах горели трепетными огнями. Угольки, шипя, падали в деревянные ковши с водой. Чадь, [336] сидя на коленях,
336
Чадь — слуга.
Кто-то подъехал на коне. Стал расспрашивать, где найти князя? Приподняв тяжелый полог, в шатер пролез засыпанный снегом отрок в нагольном полушубке. Скинув запорошенный колпак, отрок сказал:
— Приехал старый воевода Ратибор. Говорит: важные вести привез. Ждать до утра не может.
— Какой он воевода! — сказал один из князей, давно враждовавший с родичами Ратибора. — Не поп и не расстрига! Сидел бы в монастыре и отбивал усерднее поклоны и молитвы! Бродит по ночам, как леший. Видно, на душе немало тяжких грехов, если не спится, не сидится и сон не берет.
— Истину ли ты говоришь? Бог тебе послух! — ответил из угла голос. — Силком доброго витязя в поруб [337] засадили и постригли в монахи.
— Довольно старой розни! — сказал третий голос. — Имемся отныне во едино сердце!
Все замолкли. Отрок приподнял полог, и в шатер вошел большой, грузный Ратибор. Он снял меховой треух, расстегнул нагольный полушубок. Вытащил и расправил окладистую седую бороду. Перекрестился трижды на образ в золоченой ризе, стоявший на кожаном сундучке в углу, и поклонился в пояс князю рязанскому.
337
Поруб — подвал, погреб.
— Проходи, отче Ратибор! — сказал князь Юрий Ингваревич. — Садись с нами. Трудные думы сейчас у нас. Может, ты что доброе скажешь?
Ратибор опустился на ковер и начал свой сказ:
— Я держал сотню дружинников в засаде, в камышовой заросли. Хотел выловить татарина. Надо у них выведать, что они надумали. Метель нас засыпала снегом, да обидно было отступать с пустыми руками. На счастье наше, заметили мы нехристей. Видно, сбились с пути или сами пробирались, чтобы достать у нас «языка». Мы дружно набросились на них. Они пустились наутек. Двоих удалось стащить с коней. Один, попроще, легко сдался, другой, как дикий зверь, отбивался, визжал, не хотел покориться. Насилу мы его ошарашили секирой и перевязали ремнями.
— Живьем забрали?
— Забрали и допытывали. Видно, много знает, а сказать ничего не хочет.
— Пытать не умеешь, — сказал кто-то. — Привез бы ко мне.
— Я и привез.
— Давай-ка сюда! — сказал князь.
Отроки ввели в шатер монгольских пленных. Руки их за спиной были затянуты ремнями. Один — побогаче, в суконном чекмене, подбитом мерлушкой, с синими нашивками на левом плече и в замшевых белых сапогах. Лицо сухое, точно выкованное из красной меди, напоминало голову рассерженного сыча. Глаза, надменные и зловещие, на мгновение острым испытующим взглядом остановились на каждом из сидевших в шатре. Это были глаза гордого, непокорного, но затравленного зверя, готового к прыжку при первой надежде на битву и свободу.
Другой пленный — совсем молодой, лет семнадцати, в полуистлевшем домотканом чекмене, надетом поверх облезлого, изодранного полушубка. Ноги завернуты обрывками старой овчины. Он смотрел с испуганным любопытством, впервые видя перед собой урусутов, против которых царь Батый повел свои полчища.
Князь приказал крикнуть Лихаря Кудряша.
— Ты будешь ли отвечать? — обратился Лихарь к старшему пленному.
Тот покосился на него и отвернулся.
— Если молчать будешь, тебя прижгут огнем.
— Буду отвечать.
— Кто ты? Как тебя зовут?
— Я сотник Урянх-Кадан, из тумена владыки всех владык, Бату-хана.
— Сколько у него войска?
— Войска у Бату-хана столько, что пересчитывать его придется девяносто девять лет.
— Где находится Бату-хан?
— Здесь, в степи. На расстоянии полета стрелы. Прямо перед вашим войском.
— Куда он идет?
— Бату-хан идет покорить урусутов и сделать их своими кандальниками.
— Почему он стоит, а не идет вперед? Боится нас?
— Бату-хан ничего не боится. Он выжидает, пока успокоится метель. Злые духи урусутов плюют снегом нам в лицо, не хотят пустить нас в свои земли. Когда наши онгоны прогонят урусутских мангусов, Бату-хан пойдет вперед, прямо на город Рязань.
— Кто главный начальник у монголов?
— Их много. Главные начальники — одиннадцать царевичей священной крови Великого Воителя Чингисхана.
— Все ли идут на Рязань?
— Чтобы идти всем на Рязань, не хватит места войскам, корма коням. Войска идут рядом, широкими крыльями, как облавой на охоте. Самый правый — Шейбани-хан, самый левый — Гуюк-хан.
— Кто из них идет на Рязань?
— На Рязань сперва пойдет Гуюк-хан, а за ним Бату-хан.
— А что делают другие начальники?
— Они идут на другие города урусутов.
Князь Юрий Ингваревич обратился ко второму пленному:
— Как тебя зовут?
— Меня зовут Мусук, сын Назара-Кяризека.
— Верно ли то, что говорил твой товарищ, Урянх-Кадан?
— Почти все верно.
— А что не верно?
— Сами догадайтесь. Я говорить не стану.
— Это твой начальник?
— Да, это мой большой начальник.
— Как вы попали в плен?
— Мой начальник хотел посмотреть, где войска урусутов. Мы сбились с дороги. Здесь нас схватили.
Князь задумался, и воеводы поникли головами. Поняли, что тяжелая будет борьба с надвигающимися как тучи татарскими войсками.