Том 2
Шрифт:
Кудряш подтолкнул в бок Дикороса:
— Слышь, что татаровья делают? Нам бы не сплошать…
— С таким бы нам воеводой пойти, как наш медвежатник Евпатий! Вместе мы на медведей ходили, с ним будет нам сподручней и татар бить.
Евпатий сказал еще несколько горячих слов, призывая всех идти в Рязань, на княжий двор, и там присоединяться к большому полку. Он быстро сбежал с паперти и, проходя сквозь расступившуюся толпу, увидел Дикороса.
— Здорово, Савелий, — сказал он. — Небось воевать собрался?
— Вот и сына с собой веду. И соседи идут. В твоей дружине биться хотим.
— Возьму. Поспевайте в Рязань. Найдете меня на княжьем дворе.
Два дружинника подвели большого горячего нравом коня. Евпатий вскочил на него и поскакал в сторону Рязани.
Глава шестая
РЯЗАНСКОЕ ВЕЧЕ
…Ответствуй, город величавый,
Где времена цветущей славы,
Когда твой голос, бич князей,
Звуча здесь медью в бурном вече,
К суду или к кровавой сече
Сзывал послушных сыновей?
Вечевой колокол с самого утра созывал народ на вече. В тихом морозном воздухе неслись густые тягучие звуки и сеяли кругом тревогу. Далеко слышали их окрестные села. Люди выходили на крыльцо, прислушивались и, торопливо накидывая на себя армяки и полушубки, хватали шапки. По обоим берегам реки, на засыпанных снегом пашнях, зачернели вереницы мужиков, тянувшихся в город.
— Слышь, как «вечник» выбивает сполох! — рассуждали, шагая, мужики. — Что-то деется?
Старая Рязань на высоком обрывистом берегу Оки, вся засыпанная снегом, казалась серебряной. Высокие земляные валы вокруг города и детинец [321] внутри, окруженный тыном и сторожевыми башнями, сложенный из столетних дубовых кряжей, делали город грозной, стойкой крепостью.
321
Детинец — укрепленная часть внутри города, кремль, где жили «дети» и «отроки», т. е. боевая дружина, охранявшая князя.
Что может угрожать Рязани? Почему так настойчиво гудит медный «вечник»? Опять свара князей? Опять пошлют мужиков бить друг друга, как двадцать лет назад на речке Липице? И для чего? Чтобы спихнуть со своей шеи одного князя и посадить другого? Пусть князья меж собой дерутся, зачем же гнать на бойню мужиков?
Площадь на Сокольей горе, возле Фотьянова столпа, как обычно в базарные дни, была заставлена крестьянскими возами с зерном, мукой, морожеными свиными и телячьими тушами, глиняной посудой, деревянными кадками и прочей крестьянской снедью и утварью. Но в этот день площадь так густо заполнилась толпой, что в ней затерялись крестьянские возы. Мужики и горожане вливались со всех концов на площадь, стараясь приблизиться к паперти соборной церкви Успенья Богородицы, где выступали на вече князья с княжичами.
Дикорос и его спутники из Перунова Бора пробрались к самой паперти, где два дюжих молодца, скинув шапки и полушубки, усердно раскачивали железный язык большого медного колокола, подвешенного возле церкви к бревенчатым стропилам звонницы.
После бойкого перезвона мелких колоколов из церкви выбежал служка с заплетенной косичкой, в подряснике и махнул красным платком молодцам, колотившим в «вечник». Те перестали звонить и отерли рукавами вспотевшие лбы. Толпа еще более потеснилась к паперти. Мужики влезали на возы, садились на упряжных лошадей, — все хотели узнать, чего ради народный сполох?
Из церкви с протяжным пением вышел хор певчих. За ними двигались четверо дюжих дьяков-ревунов в церковных облачениях, размахивая дымящимися кадилами. Затем торжественно выплыли десять священников в золотых ризах, с серебряными и медными крестами в руках; наконец показался епископ, поддерживаемый под руки двумя мальчиками в одеянии послушников.
Вслед за духовенством из церкви вышел князь рязанский Юрий Ингваревич в красном плаще — «корзно», расшитом жемчугами и драгоценными камнями. Двадцать лихих дружинников с обнаженными прямыми мечами на правом плече охраняли князя и отталкивали теснившийся к паперти народ. А тем временем из собора выходили все новые и новые люди: великая княгиня Агриппина Ростиславна, окруженная снохами, молодыми женами семи сыновей и племянников княжеских, старшие бояре и знатнейшие приближенные князя. Юрий Ингваревич поднялся на каменное возвышение близ вечевого колокола, а свита и духовенство выстроились вдоль паперти.
На другой стороне ее собрались старосты разных концов города и ближних слобод. Они стояли степенные и скромные, в овчинных полушубках и купеческих кафтанах смурого и домотканого сукна. Один из них, благообразный старик с седой бородой, староста нижней слободы, поклонился отдельно князю и громко сказал, прижимая к груди соболью шапку:
— Исполать тебе, отец наш князь Юрий Ингваревич! Жить тебе вместе с княгинюшкой Агриппиной Ростиславной в добре и здравии, горя не знать и нас, маленьких людишек, не забывать! А позволь-кося мне слово молвить. Почто ты народ собрал? Почто в «вечник» приказал бить? Что тебе от народа рязанского понадобилось?..
Князь, сумрачно посматривавший на толпу, тряхнул полуседыми длинными кудрями и степенно поклонился на три стороны затихшей толпе.
— Слушайте, православные, — заговорил он усталым, потухшим голосом. — По важному делу созвал я вас. Не без тревожной причины с утра гудел вечевой колокол. Надо нам вместе, одной волей, одним сердцем решить неотложное дело…
— Говори, говори, князь, а мы рассудим! — послышались голоса.
— Уже давно, с весны, из Дикого поля приходили вести недобрые, что среди половецких ханов идет замятня, бьются половецкие полки с народом неведомым, пришедшим издалека, из-за Волги. Народ этот злобен и силен, побил половецких ханов, погнал их из кочевий по всему Дикому полю и ограбил их дочиста, в прах.
— Слышь-те, православные, что за народ объявился!
— Самых знатнейших ханов потеснили пришельцы, выбили и сделали своими конюхами.
— Какие же это такие люди? Как звать их? Они тоже табунщики?
Князь продолжал:
— Зовется этот пришлый народ — безбожные мунгалы и татары. Разгромили они половецкие вежи, [322] порезали их быков и баранов, а теперь пошли в нашу сторону и стали близ наших застав на реке Воронеже. Видно, хотят идти войной на нас. Прислали татары нам послов бездельных, — про все они расспрашивают, про все выпытывают, все хотят знать — два мужа татарских и одна бабища…
322
Вежи — шатры, юрты.
— Давай их сюда! Мы на них посмотрим и скажем, какой дорогой им отъезжать обратно…
— А нуте-ка, приведите сюда татарских посланцев! — сказал князь дружинникам. — Да охраняйте их, как свой глаз, чтобы наши ребята не стали с ними баловаться, долго ли их обидеть! Все же они посланцы могучего царя татарского Батыги.
Глава седьмая
ПОСЛЫ ТАТАРСКИЕ
Несколько дружинников поспешили в княжеский дом. Они вернулись оттуда с татарскими послами и провели их на высокий помост близ вечевого колокола. Послов было трое: первый — старик в меховой шапке, повязанной белой тканью, в длинной, до пят, желтой лисьей шубе; другой — коренастый молодой воин в войлочной шапке с отворотами, в синем кафтане и с кривой саблей на поясе. Что-то необычное чувствовалось в этом воине — короткая шея и богатырские плечи, угрюмое безбородое лицо и властный взгляд. Он посматривал на толпу со спокойствием и равнодушием человека, привыкшего повелевать, казнить и миловать. Третий посол своим видом изумил всех. Это была старая женщина с опухшим лицом и бегающими безумными глазами, на плечах — медвежья шкура, на голове — высокий колпак, на поясе висели на ремешках медвежьи когти и зубы, ракушки, узкие длинные ножи и большой круглый бубен, разрисованный звездами. Ни на мгновение она не оставалась спокойной, все время оглядывалась кругом, точно чего-то искала, и бормотала вполголоса какие-то странные слова.