Том 2

Ян Василий Григорьевич

Джебэ-нойон выпрямился и спросил:

— Если шах Хорезма Мухаммед чудесным образом будет убегать от нас все дальше на запад, сколько времени гнаться за ним и удаляться от твоей золотой юрты?

— Тогда вы будете гнаться за ним до конца вселенной, пока не увидите Последнего моря.

Субудай-багатур, изогнутый и кривобокий, с кряхтеньем поднял голову и прохрипел:

— А если шах Мухаммед обратится в рыбу и скроется в морской бездне?

Чингисхан почесал переносицу и перевел недоверчивый взгляд на Субудая.

— Сумейте схватить его раньше! Разрешаем отправиться.

Оба полководца поднялись с колен и попятились к выходу.

В тот же день с двадцатью тысячами монгольских и татарских всадников они помчались на запад.

Глава вторая

ДОНЕСЕНИЕ «ВЕЛИЧАЙШЕМУ»

Выполняя повеление Чингисхана, его полководцы Джебэ-нойон и Субудай-багатур с

двумя туменами всадников два года рыскали по долинам и горным дебрям северного Ирана, разыскивая следы бежавшего владыки Хорезма, шаха Мухаммеда. Ничего они найти не могли. А народная молва им сказала, что хорезм-шах, бросивший свою родину и затем покинутый всеми, умер на одиноком островке Абескунского моря.

Тогда Джебэ и Субудай призвали монгола, умевшего петь старинные песни про битвы богатырей, и медленно пропели ему свое донесение «единственному и величайшему». Они заставили монгола повторить их слова девятью девять раз, [141] и затем послали его к Чингисхану в его стоянку в равнине близ города Несефа [142] богатой зелеными лугами и чистыми водами. Так как проезд по дорогам был еще опасен из-за нападений и грабежей голодных шаек беглецов, покинувших сожженные монголами города, то для охраны гонца было выделено триста надежных нукеров.

141

Монгольские вожди, не знавшие письменности, чтобы послать важное донесение, и боясь, что гонец его исказит, составляли его в виде песни, которую гонец заучивал наизусть. Число девять у монголов считалось священным.

142

Несеф — теперь город Карши к югу от Бухары.

Гонец всю дорогу распевал старые песни про монгольские голубые степи, про лесные горы, про девушек Керулена, похожих на алое пламя костров, но ни разу не пропел донесения пославших его багатуров. Прибыв в стоянку великого кагана, пройдя через восемь застав телохранителей-тургаудов и очищенный дымом священных костров, гонец подошел к желтому шатру и остановился перед золотой дверью. По сторонам входа стояли два необычайной красоты коня: один молочно-белый, другой — саврасый, оба привязанные белыми волосяными веревками к литым золотым приколам.

Изумленный такой роскошью, гонец-монгол упал ничком на землю и лежал до тех пор, пока два силача-тургауда не подняли его под руки и не втащили в юрту, бросив на ковер перед Чингисханом. Монгольский владыка сидел, подобрав под себя ноги, на широком троне, покрытом золотом.

С закрытыми глазами, стоя на коленях, гонец пропел выученное донесение, заливаясь высоким голосом, как он привык петь монгольские былинные песни:

Донесение величайшему от его старательных нукеров, Субудай-багатура и Джебэ-нойона. Сын бесхвостой лисы, Мухаммед хорезм-шах, Кончил жизнь в шалаше прокаженного, А змееныш его, непокорный Джелаль, Ускользнул через горы Иранские, Там бесследно исчез он, как дым. Мы покончили с ними! Идем на Кавказ, Будем драться с народами встречными. Испытаем их мощь, сосчитаем войска, Пронесемся степями Кипчакскими, Где дадим мы коням отдохнуть. Мы запомним пути, мы отыщем луга Для коня твоего золотистого, Чтобы мог ты на Запад грозой налететь, Подогнув под колено вселенную, И покрыть все монгольской рукой. [143] В мире сил нет таких, чтобы нас удержать В

нашем беге до моря Последнего, Там, зеленой волной пыль омывши копыт, Мы курган накидаем невиданный Из отрезанных нами голов. На кургане поставим обломок скалы, Твое имя напишем священное, И тогда лишь коней повернем на Восток, Чтоб умчаться обратной дорогою Снова к юрте твоей золотой.

143

По мнению некоторых военных историков, поход Субудай-багатура, закончившийся битвой при Калке, был глубокой стратегической разведкой для подготовки намеченного Чингисханом вторжения монголов в Восточную Европу. Этот поход был предпринят через двенадцать лет после смерти Чингисхана его внуком Бату-ханом (Батыем), в 1237 году, причем главным военным советником и руководителем этого похода был Субудай-багатур, сделавший указанную разведку.

Окончив песню, гонец, зажмурившись, впервые взглянул в свирепые глаза недоступного простым монголам владыки. Пораженный, он снова упал ничком. Чингисхан сидел невозмутимый, непроницаемый, с полузакрытыми глазами и, кивая седеющей рыжей бородой, чесал голую пятку. Он смотрел устало на лежавшего перед ним гонца и сказал как бы в раздумье:

— У тебя горло как у дикого гуся… Тебя подобает наградить… — Он порылся в желтом шелковом мешочке, висевшем на ручке трона, достал кусок запыленного сахара и втиснул его в дрожащий рот гонца. Затем каган сказал:

— Джебэ-нойона и Субудай-багатура еще рано хвалить. Посмотрим, удачно ли закончится поход… Ответное наше слово мы пришлем с особым гонцом.

Движением пальца каган отпустил гонца. Он приказал его накормить и напоить кумысом, а также достойно угостить сопровождавшую его охрану. На другой день он всех отправил обратно, догонять ушедший далеко вперед монгольский отряд.

Прошел год, и никаких известий об ушедших на запад монголах не приходило. Однажды Чингисхан сказал несколько слов своему секретарю, уйгуру Измаилу-Ходже, и приказал, чтобы запечатанное письмо (никто не знал его содержания) повез гонец, увешанный бубенчиками с соколиными перьями на шапке (знак спешности). Охранять гонца он поручил темнику Тохучару с туменом в десять тысяч всадников.

— Ты поедешь до края вселенной, пока не найдешь Джебэ-нойона и Субудай-багатура. Там, на твоих глазах, гонец должен передать наше письмо Субудай-багатуру из рук в руки. Они теперь забрались так далеко, что их теснят тридцать три возмущенных народа. Пора их выручать.

Тохучар в тот же день направился со своим отрядом на запад отыскивать умчавшихся на край вселенной монголов.

Глава третья

В ПОИСКАХ ПОСЛЕДНЕГО МОРЯ

Вперед, крепконогие кони!

Вашу тень обгоняет народов страх.

(Из монгольской песни)

Как две огромные черные змеи, проспавшие зиму, выползают из-под корней старого платана на поляну и, отогревшись в лучах весеннего солнца, скользят по тропинкам, то соприкасаясь, то снова разделяясь, и внушают ужас убегающим зверям и кружащимся над ними птицам, так два монгольских тумена стремительного Джебэ-нойона и осторожного, хитрого Субудай-багатура, то растягиваясь длинными ремнями, то собираясь вместе шумным и пестрым скопищем коней, топтали поля вокруг объятых ужасом городов и направлялись на запад, оставляя за собой закоптелые развалины с обгоревшими, раздувшимися трупами.

Этот передовой отряд войск чингисхановых прошел по Северному Ирану, разгромив города: Хар, Симнан, Кум, Зенджан и другие. Монголы пощадили только богатый город Хамадан, правитель которого выслал вперед с почетным посольством подарки: табун верховых лошадей и двести верблюдов, нагруженных платьями. Упорную битву монголы выдержали в Казвине, где внутри города жители отчаянно дрались длинными ножами. Казвин был сожжен.

Холодные зимние месяцы монголы провели в пределах города Рея. [144] Со всех концов им присылались стада баранов, лучшие кони и верблюды с тюками одежд. Там монголы выжидали весну.

144

Рей — город, ранее существовавший близ нынешнего Тегерана.