Том 3. Грабители морей. Парии человечества. Питкернское преступление (с илл.)
Шрифт:
Такой слух нисколько не повредил герцогу, а, напротив, поднял его престиж, резко оттенив его неусыпную заботливость о своих людях.
IV
ВОЗВРАЩАЯСЬ В ГОСТИНУЮ С БРАТОМ, а также с Гуттором и Грундвигом, Фредерик Бьёрн был бледен и взволнован.
— Я очень рад, что между нашими людьми не оказалось изменника, — сказал он, — но зато я, к огорчению своему, убедился, что на моем корабле относятся с полнейшей халатностью к надзору за его безопасностью. Это меня тем более возмущает, что я привык командовать военным судном, где все делалось с автоматической аккуратностью… Надеюсь, что мне пришлось сделать это замечание в первый и последний раз.
Эти слова, произнесенные резким, отрывистым голосом, относились непосредственно к Гуттору и Грундвигу, которым специально вверена была охрана корабля. Верные вассалы были обижены до слез этим незаслуженным упреком.
Эдмунд не побоялся открыто за них вступиться.
— Послушай, брат, ты несправедлив, — возразил он. — Во-первых, этот корабль нельзя сравнивать с военным, потому что на нем речь может идти не о дисциплине, а лишь о безусловной преданности тебе. В этом отношении, ты и сам должен знать, на Гуттора и Грундвига можно положиться… Во-вторых, я сам могу засвидетельствовать, что охрана корабля производится самым тщательным образом.
— Прости меня, брат, я не хотел обидеть ни тебя, ни Гуттора с Грундвигом, но меня уж очень рассердило, что мы никак не можем найти объяснение всей этой чертовщине.
— Объяснение это очень просто, брат. Кто-нибудь из уцелевших «Грабителей», вероятно, с какой-нибудь враждебной целью пробрался на корабль, спрятался где-нибудь и устроил с нами мистификацию. Но теперь он уже понес заслуженное наказание: труп его сделался добычей хищных рыб.
— Ты совершенно прав, и не стоит об этом больше разговаривать, — согласился герцог. — Главное же — не нужно ничего говорить матросам, чтобы не растревожить их суеверие.
Собеседники разошлись.
Грундвиг вышел вместе с Гуттором и дорогой а тихо спросил его:
— Послушай, Гуттор, ты тоже допускаешь, что кто-нибудь спрятался на корабле?
— Нет, не допускаю. Ведь мы все уголки обшарили. Я уверен, что на корабле завелся призрак.
— Вот что, Гуттор, я тебе доверю тайну, которой до сих пор не сообщал ни одному человеку. Бьёрны давным-давно верят в существование на Севере моря, свободного ото льда. Многие из членов этой фамилии корпели над старинными учеными книгами и занимались тайными науками. В семье существует предание, что один из Бьёрнов непременно откроет такое море, но вместе с тем он будет последним из Бьёрнов и умрет, не успев поведать свету о своем открытии.
— Бедный герцог! — вздохнул Гуттор. — Его увлекает судьба!..
— Мне рассказывал еще мой дед, — продолжал Грундвиг, — что в той стране, окруженной недоступными ледниками, живут души преступников, осужденных на вечное блуждание по земле под видом оборотней, вампиров, джиннов и пр. Они носятся вместе с метелями и воют вместе с бурями. Кто осмеливается проникнуть в их страну, того они убивают. Четверо или пятеро Бьёрнов погибли там еще до Магнуса.
— Неужели?
— То-то вот и есть. Поэтому покойный герцог Харальд строго запретил говорить обо всем этом его сыновьям, опасаясь, как бы они не увлеклись примером…
Ночь прошла благополучно, но утром, просыпаясь, Фредерик Бьёрн нашел у себя на одеяле записку в траурном конверте. Распечатав, он прочитал:
Проклятый Ингольф! Капитан Вельзевул! В эту ночь ты налил в сосуд последнюю каплю, которая его переполнила. Безумец! Ты выстрелил в призрак, забив, что призрак неуязвим! Даю тебе неделю срока приготовиться в дальний путь, из которого никто не возвращается. По истечении этого срока я подожгу порох на твоем корабле и потоплю вас всех в пучине океана.
Ничего не прощающий и ничего не забивающий
Теперь уже нечего было и сомневаться, что на корабле совершается что-то непонятное. Наскоро одевшись, Фредерик Бьёрн позвал брата, и на общем совете они решили немедленно произвести повальный обыск всего корабля сверху донизу.
Когда они собрались идти для этого наверх, в каюту герцога постучался лейтенант Лутвиг, говоря, что желает видеть его по важному делу.
Офицер вошел не один, но в сопровождении марсового Иоганна.
— Что Лутвиг? — поинтересовался герцог.
— Скажу не я, ваша светлость, а сам Иоганн. Он сейчас сделал мне доклад, который пусть повторит при вас. Это будет лучше всего.
— Ну, Иоганн, говори. Мы тебя слушаем.
— Извольте видеть, ваша светлость, — начал матрос, конфузливо вертя в руках шапку, — будучи не на вахте, проходил я за своим делом по палубе… Наклонясь через борт — так, из любопытства, вижу я вдруг, что какой-то человек висит под бушпритом, словно гимнастику делает. Думая, что это бретонец Ле Галль — он очень любит этим заниматься, я крикнул ему: «Эй, товарищ», но неизвестный ударил меня снизу чем-то по голове так сильно, что у меня в глазах помутилось… Когда я пришел в себя и взглянул опять вниз, там никого не было. Я побежал в сборную поглядеть, где Ле Галль; оказалось, что он спит крепким сном в своей койке.
— Кто же это, по-твоему, был, если не Ле Галль? — спросил герцог.
— Думаю, ваша светлость, что это был кто-нибудь из джиннов. Они ведь часто шалят на кораблях, — отвечал матрос.
Герцог и его брат улыбнулись и отпустили матроса, который ушел, чрезвычайно довольный собой.
Дело, таким образом, усложнялось.
Очевидно, на корабле кто-то скрывался, но где и каким образом?
Это надо было разузнать во что бы то ни стало, а до тех пор надзор на корабле усилили до высшей степени. Перед пороховой камерой день и ночь стояли трое часовых, менявшихся каждый час.
Вечером состоялось совещание между герцогом, его братом, Гуттором, Грундвигом и еще некоторыми офицерами, но о принятом решении никто ничего не узнал: оно сохранялось в строгой тайне.
Сэмюэл Бартон и его сородичи, владевшие одним из главнейших торговых домов в Глазго, были происхождением немецкие евреи, поселившиеся в Шотландии еще в третьем восходящем поколении. Их дед Захария Бениаминсон родился во Франкфурте, этой родине всех странствующих евреев, и прибыл в Глазго в качестве помощника местного раввина. Но служба в синагоге и толкование Талмуда не принадлежат к особенно выгодным занятиям, поэтому Захария скоро изменил им и открыл комиссионерскую контору. Многие евреи с этого начинают: никогда еврей не бывает производителем, а всегда лишь посредником между производителями и потребителями, эксплуатируя обе стороны.