Том 3. Лорд Аффенхем и другие
Шрифт:
— Верно, — сказал Роско.
Пилбем вздохнул, окончательно разочарованный в людях.
— Ну, это как вам угодно, — сказал он твердо. — Уверен, Кеггс не сочтет эту сумму чрезмерной.
Комната поплыла перед глазами Роско. Ему казалось, что он смотрит сквозь мерцающую дымку, скрадывающую очертания собеседника и делающую его почти невидимым. И хотя всякий сказал бы ему, что такой способ созерцать Перси Пилбема — самый приятный, его это не утешало.
— Вы не сделаете этого!
— Кто вам сказал?
— Отдадите
— Продам, — поправил Пилбем. — Я уверен, мы с ним столкуемся. Он показался мне человеком рассудительным.
— Это шантаж!
— Знаю. Уголовное преступление. Вот телефон, если хотите позвонить в полицию.
— Кеггс так и сделает. Он отправит вас в тюрьму.
— И лишится ста тысяч фунтов? Никуда он меня не отправит. Он расстелит передо мной красную дорожку.
Роско нечего было ответить. Он понял, что столкнулся с мощным интеллектом, перед которым бессилен, как новорожденный ребенок. Похоже, ничего не оставалось, как достойно принять поражение.
Внезапно его осенила целительная мысль. Чек можно приостановить.
— Ладно, — сказал он, — ваша взяла. — Он вытащил свою постоянную спутницу — чековую книжку. — Можно воспользоваться вашей ручкой?
Пилбем вынул ручку из шевелюры, куда запустил ее минуту назад.
— Вот. А теперь, — сказал он, получая чек, — я попрошу вас дойти со мною до банка, где мне дадут по нему деньги. Две тысячи фунтов без вашего одобрения не выложат. Когда мы вернемся, я отдам вам конверт, и все будут довольны.
Преувеличением будет сказать, что назад Роско ехал в приподнятом состоянии духа, однако к тому времени, как он повернул руль у ворот Шипли-холла, горькая чаша, ставшая столь привычной для его губ, показалась не такой и горькой. Разумеется, утрата двух тысяч фунтов никого порадовать не может, зато как-никак соглашение Бэньян-Кеггс стало кучкой пепла в мусорной корзине Перси Пилбема. Счет несомненно в его пользу. Он предпочел бы не тратиться так сильно на мелкую рыбешку, но одно было очевидно: он вытащил кита.
Роско остановил ягуар у парадной двери и вошел в дом. Его ждал Скидмор.
— К вам мистер и миссис Билсон, — сказал дворецкий.
С самого своего пробуждения этим утром Мортимер Байлисс чувствовал себя подавленным и раздраженным. Вчера, воткнув лопату на место, он несколько раз копнул клумбу, а сегодня у него разломило поясницу, отчего жизнь мгновенно сделалась не мила. Вновь ему напомнили, что он не так молод, как бывало, а ему хотелось по-прежнему видеть себя ладным юношей.
Когда он стоял в галерее, смотрел на творение зрелого Сидни Биффена, в голове его внезапно всплыли печальные строки Уолтера Севиджа Лэндора:
У жизни грелся, как у очага;
Он угасает — я готов к уходу.
И вдруг он понял, что не вынесет еще дня в обществе Роско Бэньяна.
Дела, связанные с Бэньяновским собранием живописи, привели Мортимера Байлисса в Шипли, теперь дела закончены и ничто не заставляет его делить кров с человеком, которого он недолюбливал мальчиком и еще сильнее не любит теперь, когда излишне терпимый мир позволил ему дожить до тридцати одного. Все в Роско оскорбляло престарелого хранителя: его лицо, его двойной подбородок, его речь и манера разделываться с невестами и экс-дворецкими при помощи частных сыщиков.
Потому что теперь, когда нашлось время подумать, Мортимеру Байлиссу стало ясно: за вчерашним вторжением в Лесной Замок кроется Роско Бэньян. Сперва его озадачило, зачем усатому мародеру рыться в гостиной у Кеггса, если, конечно, он не любитель аквариумных рыбок и «дружной семейки». Однако все встает на свои места, стоит предположить, что он подослан Роско Бэньяном с целью похитить контракт.
Роско, чувствовал Мортимер, человек, в чьем присутствии порядочному искусствоведу невозможно больше дышать, поэтому он взялся за звонок, намереваясь позвать Скидмора и немедленно приступить к сборам, но тот как раз появился сам.
— Простите, сэр, — сказал Скидмор. — Вы примете мистера Кеггса?
Сморщенное лицо Мортимера Байлисса на мгновение зажглось интересом. Огастес Кеггс — один из тех немногих, чье общество он был способен сейчас выносить. Им много что следовало обсудить.
— Он здесь?
— Он приехал на своей машине час назад, сэр, с леди и джентльменом.
— Тогда пришлите его сюда. И уложите вещи.
— Сэр?
— Мои вещи, дубина.
— Вы уезжаете из Шипли-холла, сэр?
— Да. Он ужасает, я готов к уходу.
Вошел Кеггс с котелком в руках, и вид его физиономии сразил Мортимера Байлисса наповал. Страдание любит общество; он уже предвкушал беседу с недужным другом и взаимные жалобы. Кеггс разочаровал его совершенно — он так и лучился здоровьем, можно сказать, цвел.
— Похоже, вы оправились после вчерашнего, — сказал Мортимер Байлисс. — Я-то думал, у вас будет болеть голова.
— О нет, сэр.
— Неужели не болит?
— Не болит, сэр, спасибо. Я прекрасно себя чувствую.
— Жалко. Ух!
— Вам нездоровится, сэр?
— Спину разломило. Радикулит.
— Неприятно.
— Еще как. Но не обращайте внимания. Кому какое дело до бедного старого Мортимера Байлисса. Если бы горилла-убийца медленно отрывала мне руки-ноги и двое моих знакомых случились рядом, один сказал бы: «Знаешь, горилла отрывает Мортимеру Байлиссу руки-ноги», а тот бы ответил: «Ты совершенно прав», и оба пошли обедать. Так что вас привело, Кеггс? Вчерашние события?
— Да, мое посещение связано с ними, сэр.