Том 3. Москва газетная. Друзья и встречи
Шрифт:
Мелкие птахи всех зимующих пород, от синички до красногрудого снегиря и сотни воробьев, чиликают, дерутся, долбят носиками.
После завтрака та же картина, но в миниатюре и с другой стороны: в гостиной открывается форточка и выставляется на особое приспособление полная зерен кормушка. Слетаются пернатые, а В. М. Лавров радуется и о каждой птичке что-нибудь расскажет:
— Ах, забияка! Вот я тебя! — и стучит в стекло пальцем на воробья, который синичку клюнул… Затем идет в кабинет и работает. Перед обедом выходит в лес гулять, и за ним три его любимые собаки: Бутылка, Стакан и огромная мохнатая Рюмка, которые были приучены так, что ни на одну птицу не бросались; а после обеда спит до девяти
В десять ужин, а после ужина уходит в кабинет и до четырех часов стучит на своем «ремингтоне». Летом тот же режим — только больше на воздухе. Любитель цветов, В. М. Лавров копается в саду, потом ходит за грибами, а по ночам делает переводы на русский язык польских писателей или просматривает материалы для очередного номера журнала, которые ему привозили из редакции.
Переводы В. М. Лаврова сочинений Сенкевича и Ожешко считались лучшими, печатались во многих номерах «Русской мысли» за все долгие годы ее издания.
Раз в месяц, ко дню выхода книжки, В. М. Лавров уезжал в Москву, где обычно бывали обеды «Русской мысли», продолжение тех дружеских обедов, которые он задавал сотрудникам в московский период своей жизни у себя на квартире. Впоследствии эти обеды перенеслись в «Эрмитаж» и были более официальны и замкнуты.
У В. М. Лаврова в библиотеке в Малеевке было много книг и хранился очень им сберегаемый альбом, в котором имелись автографы многих писателей-друзей. Альбом этот В. М. Лавров редко кому показывал и только изредка прочитывал приезжавшим к нему отдельные записи.
Несколько стихотворений у меня сохранилось; вот стихотворение Аполлона Майкова:
Вы — ответственный редактор"Русской мысли" — важный пост!В жизни — мысль великий фактор,В ней народов мощь и рост,Но она — что конь упрямый:Нужен верный ездовой,Чтоб он ровно шел и прямо,Не мечася, как шальной.Русский дух им должен править:Есть у вас он, то легкоВам журнал свой и прославить,И поставить высоко.Переводчик Петр Вейнберг оставил такой автограф:
НАШИМ ВРАГАМОставьте нас! В шипящей злостиВы нам и жалки и смешны.Оставьте, вы не в пору гостиНа светлом празднике весны.Напрасно бьете вы тревогу,Стараясь ужас пробудить, —Для нас открытую дорогуНе вам, не вам загородить!Оставьте нас! Когда весною,В сиянье первой красоты,Откроет с силой молодоюМогучий дуб свои листы, —Тогда ничто его свободыИ свежих сил не сокрушит —Под грозным вихрем непогодыНеколебимо он стоит,Удары смело переносит,Растет и крепнет по часамИ гордо голову возноситК своим заветным небесам.С. В. Максимов писал в альбом:
«Припоминается мне такой случай: И. С. Тургенев любил разбираться в почерках, отгадывая по их разнообразию не столько состояние в данный
Сравнивая почерки обоих, Иван Сергеевич обратил внимание на их резкую разницу: один писал разгонисто, видимо, не только не жалел бумаги, но даже как будто бы формат стеснял его, задерживая быстроту нарождавшейся мысли, когда и перо едва поспевало за их полетом:
«Ему в державу тесны миры!»
Другой усердно нанизывал буквы, как бисер, сближал строки и даже заполнял текстом не только поля, но и пробелы междустрочий.
«И веревочку подай!» — шутливо замечал наш поэт и серьезно доказывал, что в последнем он явно видит бережливость немца в противоположность первому (очевидно, и по почерку), сбросившему с себя путы национального характера, как всемирный гений.
Случайная мысль на тот раз дала нашему великому учителю литературного языка провести художественную, мастерскую параллель вроде той, о которой далеко раньше шутливо намекал он в «Хоре и Калиныче» и которую критически разработал впоследствии в «Гамлете» и «Дон-Кихоте».
Имелось в альбоме стихотворение Я. П. Полонского.
Отчего это, братцы, и голос есть,Да негромко поет, обрывается?Отчего это, братцы, и песня есть,Да наводит тоску, словно мается?Где та сила, та грудь богатырская,Что певала под гусли звончатыеНа пирах, в теремах, перед боем в шатрах?Народится ли вновь на святой РусиТа живая душа, тот великий дух,Чтоб от моря до моря, по всем степям,Вдоль широкой реки, в глубине леснойПо проселкам, по селам, по всем городамПронеслась эта песня, как божий гром,И чтоб вся-то Русь православная,Откликаючись, встрепенулася!Д. Н. Мамин-Сибиряк написал В. М. Лаврову свои впечатления:
«Тридцать лет тому назад я принес в редакцию «Русской мысли» свою первую статью, которая и была напечатана в 1882 году («Старатели»).
Это была, кажется, вообще первая статья, напечатанная мною в толстом журнале. Затем я сотрудничаю в «Русской мысли» четырнадцатый год и могу засвидетельствовать замечательный факт, именно, что Вукол Михайлович Лавров всегда одинаков — когда журнал был в тяжелых обстоятельствах и когда достиг успеха, когда к нему является начинающий автор и когда автор с именем».
Написал в альбом стихотворение и И. А. Бунин:
На высоте, на снеговой вершине,Я вырезал стальным клинком сонет.Проходят дни. Быть может, и донынеСнега хранят мой одинокий след.На высоте, где небеса так сини,Где радостно сияет зимний свет,Глядело только солнце, как стилетЧертил мой стих на изумрудной льдине.И весело мне думать, что поэтМеня поймет. Пусть никогда в долинеЕго толпы не радует привет!На высоте, где небеса так сини,Я вырезал в полдневный час сонетЛишь для того, кто на вершине…