Том 3. Очерки и рассказы 1888-1895
Шрифт:
В 1894 году в «Русском богатстве» (№ 8) была напечатана статья народнического публициста Карышева «Народнохозяйственные наброски». Указывая в этой статье на резкое падение хлебных цен, автор видит причину в том, что «деньги завоевывают себе центральное место в нашем народном хозяйстве». И Карышев предлагает такие «средства борьбы со злом», как «широкое увеличение крестьянского землевладения путем массовой покупки крестьянами земель, расселения и переселения, а рядом с тем — распространение в массе сельскохозяйственных знаний всеми возможными способами… Знание, знание и знание, — говорит он, — долженствующее стать центральным узлом земледелия и занять в этом случае место,
Понимая несостоятельность народнических «рецептов», Гарин писал по поводу статьи Карышева Иванчину-Писареву:
«…ограниченный народник со всем бессилием и слабостью мысли народника. Наивен так, что стыдно читать. Не тот путь и не так налаживается эта громадная махина нашей жизни: неужели не видно? До каких же пор будем петь сказки, которым сами не верим, а не будем давать людям оружие борьбы. „Знание, знание, знание!“ Дура! На что ему знание… Путь профессора Карышева — обращение к земскому начальнику, чтоб наложил veto на решение мира, обращение к полиции с заявлением, что предприниматель еврей (позорный срам! Паскудник!).
Пьяная, узкая голова Карышева поймет ли, что зло в обесцененьетруда, в связанных руках, в подневольной общине и в подневольном труде, в той каторге, в которой изнывает Россия! Дьявол!.. Отупелая, очумелая… дура!! Привязывайте покрепче руки к земле, обесценивайте еще больше труд…» (письмо от 26 сентября 1894 года. ИРЛИ).
Условия подневольного труда, нищенского быта, социального бесправия формировали и духовный облик крестьянина, и Гарин не скрывал его отрицательных сторон, говорил о его темноте, невежестве и дикости, но настойчиво подчеркивал при этом, что эти качества не заложены в природе «мужика», а порождены глубоко порочной структурой социальных отношений. «В некультурных условиях одинаково дичают: и человек, и животное, и растение» — этот эпиграф, который Гарин предпосылает рассказу «Матренины деньги» (при включении его во второй том «Очерков и рассказов»), раскрывает идейную направленность всех «Деревенских панорам».
Показывая бесправное положение крестьянской женщины в семье и в обществе, Гарин вместе с тем изображал и сильные женские натуры, не отступавшие перед трудностями жизни; в «Акулине», например, обездоленная героиня рассказа нашла в себе силы порвать с деревенским «миром». (Впоследствии эпизод ухода Акулины из деревни будет развит и углублен писателем в его пьесе «Деревенская драма».)
Готовя к изданию второй том «Очерков и рассказов», писатель обратил особое внимание на его состав. Стремясь нарисовать картину деревенской жизни во всем многообразии ее явлений и типов, Гарин намеревался включить в эту книгу наряду с «Деревенскими панорамами» также и «Бурлаков», «Немальцева», «Коротенькую жизнь», «На ходу», «Сибирские очерки» «Карандашом с натуры».
«Ввиду солености деревенских панорам, — писал Гарин Иванчину-Писареву 10 июля 1894 года, — я считал бы очень полезным в отдельное наше издание поместить и эти сибирские очерки под тем же общим названием „Деревенские панорамы“. Мне кажется, это просто необходимо, чтобы избегнуть упрека в предвзятости и в однообразии. В смысле разнообразия чтения от этого прибавления книга много выиграет… Тогда выйдет одна очень содержательная книга о деревне» (ИРЛИ).
Как видно из последующих писем Гарина Иванчину-Писареву, писатель в дальнейшем отказался от намерения напечатать эти очерки в составе «Деревенских панорам», находя их «слабоватыми», и дал свое согласие на их включение лишь по его настоянию (см. письмо Гарина Иванчину-Писареву от 10 ноября 1894 года. ИР ЛИ).
Заботясь о цельном впечатлении от своих очерков о деревне, Гарин писал ему же (очевидно, в более позднем письме 1894 года): «Голубчик! Выбросьте Вы „Карандашом с натуры“, а вставьте „Гамида“ [„Бурлаков“], да „Рассказ солдата“ [„Немальцев“], да „Коротенькую жизнь“ — так хоть книга будет, которую не стыдно и издать» (ИРЛИ).
Однако вышел второй том «Очерков и рассказов» без указанных произведений (за исключением рассказа «Коротенькая жизнь»). В книге посвящение: «Тебе, болевшей душою за мрак и нищету народа, тебе, моему другу, товарищу, жене моей, Надежде Валериевне Михайловской, посвящаю я свою невеселую книгу».
Либерально-народническая критика сурово встретила «Деревенские панорамы», обвиняя Гарина в искажении действительности.
«Самая сущность изображаемых г. Гариным явлений народной жизни и взгляды на них автора, — писал рецензент „Русской мысли“ о рассказе „Дикий человек“, — могут до известной степени возбудить сомнения. Г-н Гарин, бесспорно, сильно, даже, пожалуй, страстно, любит народ, эту темную, бесправную массу, но… Странная эта любовь. Всего вернее ее можно назвать деспотической и карающей и вместе с тем мучительскою любовью. Автор с каким-то наслаждением боли останавливается на мрачных сторонах народной жизни. Для него везде на первый план выступают невежество, дикость, зверообразие этой жизни…» (1894, № 4).
Передовая, демократическая критика положительно оценила «Деревенские панорамы». В рецензии на вышедший в 1895 году второй том «Очерков и рассказов» («Мир божий», 1895, № 8) указывалось на жизненную правдивость гаринских произведений о деревне.
«Автор, — писал рецензент, — не выбирает своих героев, не ставит их в исключительное положение, — он рисует условия, при наличности которых эта жизнь и не может быть иною… Не останавливаясь на подробностях, не отделывая мелочей, — двумя-тремя яркими, резкими, как бы небрежно брошенными штрихами г. Гарин очерчивает каждое лицо, встающее перед ним, как красноречивое олицетворение бедности, невежества и почти первобытной дикости. Но ни на минуту не изменяет автор художественной правде, и в самых темных моментах изображаемой им жизни вы не видите утрировки, преувеличений или неверного освещения. Да и к чему смягчения правды? Даже самая суровая, она в себе самой носит исцеление. И как ни темны рисуемые автором картины, от его деревни веет, в общем, здоровой силой, такой мощью жизненности, что у читателя ни на минуту нет сомнения в возможности иной жизни, иных условий, при которых не дичали бы ни человек, ни животное, ни растение».
Готовя «Деревенские панорамы» для второго тома «Очерков и рассказов», Гарин провел значительную работу над текстом; все рассказы подверглись стилистической правке.
В рассказе «Дикий человек» писателем исключена характеристика Асимова и его детей. Между словами: «с полу ровно со двора несет» и «Заморыши дети у Ильки» (стр. 349) в журнальном тексте было: «Отцу и горя мало. Ходит там у себя, как медведь в берлоге, дом старинный, заведенный. В горшке где-нибудь в подполье не одна „тысца“.
Первый богатей на деревне. „Богат жид“, — завидуют люди, за глаза костят, а шапку при встрече ломят все. Любят толковать об Асимове и толкуют: вот у него и отец этакой же был, с того и помер, что скотину продешевил: затомился, затомился и жить не стал… вот какая порода… скупость да гордость у них у всех: воли охота… Не то чтоб, значит, к людям, а чтоб люди к ним. Только вот Илюшка и прост у них — в мать.
От Илюшки к младшему Пимке перейдут. Этот ровно хуже отца еще. Отец хоть не трогает никого, а от этого никому покоя нет.