Том 3. Очерки и рассказы 1888-1895
Шрифт:
В этом же письме Гарин приводит отрывок из продолжаемых им записей о Кольцове. Действие происходит в Сибири, на изысканиях. Работа успокаивающе влияет на Кольцова, дает ему уверенность в своих силах. Во время изысканий он из своего заработка предлагает рабочим заплатить по 5 коп. за каждую пройденную ими лишнюю версту. Позднее эти наброски в какой-то мере будут использованы в «Инженерах». Однако в те годы замысел написать произведение, основанное на впечатлениях от инженерной работы, так и остался нереализованным.
Ряд текстуальных совпадений с «Вариантом» содержится и в статьях Гарина 1888–1889
К «Варианту» восходят и статьи первой половины 90-х годов, опубликованные за подписью «Инженер-практик» и также несомненно принадлежащие Гарину; в одной из них («Несколько слов о Сибирской железной дороге» — «Русское богатство»; 1892, № 3) автор вновь говорит об изысканиях Уфа-Злато-устовской дороги, во время которых «восемь процентов изыскателей навсегда сошли со сцены, главным образом от нервного расстройства и самоубийств. Это процент войны».
В настоящем томе рассказ печатается по автографу; начало, автограф которого не сохранился (до слов «чтоб не стыдно было на него посмотреть», стр. 153) — по тексту «Русского богатства».
…поляки… но… примиренные… — Очевидно, имеются в виду сосланные в Сибирь участники польского восстания 1863–1864 годов, которое было жестоко подавлено царским правительством.
Ржих— Ржига Франц (1831–1897), австрийский инженер, чех по происхождению. Автор ряда известных в то время книг о строительстве тоннелей.
Здесь прошли орлы Всеволода III… — Всеволод III, или Всеволод Большое гнездо (1154–1212), известен своими походами на половцев и на камских болгар. При нем могущество и общерусский авторитет Владимиро-Суздальского княжества достигли своего наивысшего расцвета.
СтефенсонДжордж (1781–1848) — английский изобретатель; создал конструкцию паровоза, усовершенствованные модели которого впервые нашли практическое применение.
…как некогда Ер Мак искупил свою и товарищей своих вину… — До похода в Сибирь Ермак был атаманом казаков, занимавшихся разбоем на Волге.
…совет десяти… — высший политический орган в Венеции, существовавший в 1310–1797 годах; был учрежден для подавления движения народных масс, сопротивлявшихся усилению олигархического режима.
Ицка и Давыдка *
Впервые — в журнале «Русское богатство», 1892, №№ 4–5.
Рассказ был сочувственно встречен критикой. В рецензии П. Герцо-Виноградского отмечалась «большая наблюдательность… проникновение в душу человеческую, гуманное от природы отношение к окружающим явлениям…», писателю предсказывался «большой успех среди интеллигентной публики» («Одесские новости», 1892, № 2350, 27 июля).
Обозреватель газеты «Приазовский край» (1892, 15 июля) С. Двинин писал: «…говоря о русских евреях, приходится иметь дело с „Ицками и Давыдками“, а не с Горвицами и Струсбергами, потому что главная масса еврейства состоит из первых, а последние, как бы великочислен ни был их контингент, все ж только единицы, все ж меньшинство… за Горвицов и Струсбергов столько же ответственна еврейская нация, сколько русский народ ответственен за Колупаевых и Разуваевых…»
При подготовке текста для первого тома «Очерков и рассказов» (Спб. 1893) писатель стилистически выправил его.
Текст в последующих изданиях являлся перепечаткой жур-нального текста («Доброе дело. Сборник повестей и рассказов. XXVIII», «Посредник», М. 1894) и издания 1893 года (второе издание тома первого «Очерков и рассказов», 1895).
Под вечер *
Впервые — в журнале «Русское богатство», 1892, № 6.
Материалом для рассказа послужили наблюдения Гарина во время его жизни в Самарской губернии.
В произведении содержится ряд текстуальных совпадений с письмом Гарина из Сибири (от 1891 года) к Н. В. Михайловской, в котором он вспоминает о посещении им больного гундоровского крестьянина.
«Вспомнился мне наш Федор Елесин, — писал Гарин. — Не знаю, отчего его слова так обобщились в тот момент, такое сильное впечатление произвели на меня тогда. Я знал, что он меня ждет как манну, что принес мне с богомолья описанье иконы св. Николая, знал, что я интересовался этим, сам послал за мной, но когда мы с доктором вошли к нему, он уж не узнал нас. Он был в бреду, лежал в сенях на соломенной подстилке, ветер продувал свободно в большие щели, он остановил на нас свои стеклянные глаза и долго холодным чужим взглядом всматривался в меня.
Мне стало неловко как-то, и я спросил его:
— Ну что, Федор, как поживаешь?
Напряженность исчезла в его глазах, он только вспомнил что-то, понял и отвел глаза от меня как от чего-то уже не интересного для него. Он обвел других и останови [не дописано] на жене: он поманил ее едва видным движением пальца, и когда та наклонилась над ним, он проговорил ей тихо, спокойно:
— Озорничают они над нами.
Озадаченная жена его проговорила растерянно:
— Что ты, что ты, господь с тобой! Это отец наш Ник. Егор., молиться нам за него…
— Озорничают, — спокойно уверенно перебил Федор и, не поворачиваясь больше ко мне, уставился в стенку.
Конечно, в бреду, но именно этот бред у такого прекрасного человека, как Федор, страшно подействовал на меня/ Именно озорничаем! Вся наша жизнь с эгоистичными потребностями, оторванная от них, с интересами ничего общего с ними не имеющими, отчужденность от них, оставление их на произвол судьбы и наивная уверенность при всем том, что мы дело делаем, наша спокойная совесть — именно все это озорство одно. Наглое безнаказанное озорство то же крепостничество, с тою разницею, что прежде отдельные лица владели, а теперь целый кружок сообща живет за счет этого народа, не давая даже себе труда знать его нужды, его потребности, его необходимости» (ИРЛИ).