Том 3. Пьесы 1862-1864
Шрифт:
В Московском университете А. Н. Островскому довелось слушать блестящие лекции профессоров Д. Л. Крюкова по истории древнего мира и Т. Н. Грановского по европейскому средневековью. Русскую историю в университете преподавал профессор М. П. Погодин, широко использовавший в своих лекциях документы и архивные материалы. Университетские годы привили Островскому интерес к историческому прошлому русского народа. Несколько лет спустя в наброске «О романе Ч. Диккенса „Домби и сын“» (1847–1848) Островский писал: «…изучение изящных памятников древности… пусть будет приготовлением художнику к священному делу изучения своей родины, пусть с этим запасом входит он в народную жизнь, в ее интересы и ожидания» (А. Н. Островский, Полн. собр. соч., М. 1949–1953, т. XIII, стр. 137. В дальнейшем при ссылках на это издание указываются только том и страница). Значительная часть дневника путешествия Островского
Одним из первых опытов молодого драматурга была пьеса «Лиса Патрикеевна» (1849–1850), сюжет которой связан с личностью Бориса Годунова. Работа над этой пьесой оборвалась по каким-то причинам в самом начале (см. А. И. Ревякин. «Неоконченные произведения А. Н. Островского „Лиса Патрикеевна“ и „Александр Македонский“». Ученые записки кафедры русской литературы Московского городского педагогического института им. В. П. Потемкина, М. 1953, т. XX, вып. 2.)
В 1881 г. в «Записке о положении драматического искусства в России в настоящее время» Островский писал: «Историк передает, что было: драматический поэт показывает, как было, он переносит зрителя на самое место действия и делает его участником события. Не всякий человек растрогается, прочитав, что Минин в нижегородском кремле собирал добровольные приношения на священную войну, что несли ему кто мог, и бедные и богатые, что многие отдавали последнюю копейку, но тот же самый простой человек непременно прослезится, когда увидит Минина живого, услышит его горячую, восторженную речь, увидит, как женщины кладут к его ногам ожерелья, как бедняки снимают свои медные кресты с шеи на святое дело» (т. XII, стр. 122).
Первой законченной исторической пьесой Островского явилась драматическая хроника «Козьма Захарьич Минин, Сухорук».
Работе над этой пьесой предшествовало тщательное изучение исторических источников. М. И. Семевский в письме к своему учителю Г. Е. Благосветлову от 19 ноября 1855 г. писал: «Был у Островского. Застал его за выписками из актов археографической комиссии (точнее — экспедиции. — А. Р.); толковали о множестве изданных ныне материалов отечественной истории… Островский, любя отчизну, ревностно занимается памятниками нашей старины» (Рукописный отдел Института русской литературы АН СССР (Пушкинского дома). Письма М. И. Семевского к родителям и Г. Е. Благосветлову). В актах археографической экспедиции, содержащих разнообразный документальный материал за 1294–1700 гг., драматург почерпнул «не только имена действующих лиц, но и подробности относительно их общественного положения, а что касается гонцов, то и главные очертания их характеров» (Н. П. Кашин, «Драматическая хроника Островского „Козьма Захарьич Минин, Сухорук“ и ее источники», СПБ 1910, стр. 5).
Кроме «Актов археографической экспедиции», Островский использовал для своей пьесы летописи («Никоновскую летопись», «Новый летописец», составленный в царствование Михаила Федоровича и изданный по списку князя М. А. Оболенского в 1853 г.). исторические повести («Иное сказание о самозванцах», «Летопись о многих мятежах») и многие другие материалы: например, для образа Марфы Борисовны — «Житие Юлианин Лазаревской» (умерла в 1604 г.), написанное ее сыном дворянином из боярских детей Калистратом Осорьиньм.
В 1855 г., работая над пьесой «Козьма Захарьич Минин, Сухорук», Островский предполагал закончить ее к 15 апреля 1856 г. Но путешествие по Волге (1856–1857) прервало его работу над этой пьесой. «Что же касается до драмы его „Минин“, — извещал 15 июня 1856 г. М. И. Семевский Г. Е. Благосветлова, — то, сколько можно было заметить, Александр Николаевич, придавая ей особенно серьезное значение, трудится над ней не торопясь, по пословице: поспешишь — людей насмешишь» (Рукописный отдел Института русской литературы АН СССР (Пушкинского дома). Письма М. И. Семевского к родителям и Г. Е. Благосветлову).
24 января 1858 г. драматург сообщал Н. А. Некрасову; «Я постом окончу „Минина“ непременно» (т. XIV, стр. 68). Однако к этому сроку пьеса не была завершена. 26 октября 1861 г. Островский в письме к начальнику репертуарной части петербургских императорских театров П. С. Федорову писал: «…на днях я оканчиваю „Минина“, который мне стоит многолетних трудов» (т. XIV, стр. 92). Но «Минин» был закончен лишь 9 декабря 1861 г.
В процессе работы над пьесой он отметил для себя: «О народе и сказать все, что можно» (Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина. А. Н. Островский, «Козьма Захарьич Минин, Сухорук»), Руководствуясь этой мыслью, драматург
Драматическая хроника Островского о Минине, появившаяся в пору обостренной социально-политической борьбы, не удовлетворила ни левые, ни правые круги тогдашней общественности и литературной критики.
Консервативной дворянской общественности и критике претили в этой пьесе явные симпатии драматурга к простому народу, резкое обличение боярско-дворянских кругов и противопоставление им торгового сословия. Поэтому консервативная общественность не признавала за пьесой никаких достоинств.
Выразителем мнения этой части общества выступил поэт Н. Ф. Щербина, известный враждебностью к революционным демократам и неприязнью к Островскому, которого он называл «Гостинодворским Коцебу» (Н. Щербина, Стихотворения, М. 1937, стр. 189). В статье, напечатанной под псевдонимом «Н. Омега» в журнале «Библиотека для чтения», он пытался доказать, что драматическая хроника Островского не отражает духа эпохи, не заключает в себе ничего драматического, почти лишена характеров, чужда подлинной поэзии, ординарна по языку и бесцветна по стиху. Главное действующее лицо хроники — Минин — «выходит какою-то смесью Русакова с Жанной д'Арк и даже иногда кажет себя человеком, начитавшимся современного нам поэта Н. А. Некрасова, как, например, в монологе, где он говорит о народной песне». Марфу Борисовну критик назвал «кокеткой на лампадном масле» («Библиотека для чтения», 1862, № 6, «Современная летопись», стр. 12).
Прогрессивная критика не могла принять в «Минине» преувеличения роли религиозного чувства в действиях русских патриотов. Не удовлетворила ее и вялость в развитии действия пьесы. Так, критик журнала «Отечественные записки», обвиняя Островского в односторонне-религиозном освещении событий, заявлял, что все действующие лица пьесы «точно выпущены из монастыря и в земском деле видят одно религиозное дело… Этим-то религиозным чувством подвигается Нижний Новгород на то историческое событие, которое решает судьбу России. Так ли все это? Нет ли тут исторического обмана?.. И действительно, много других пружин упущено автором из виду… упущено единогласное желание всей земли, подготовленное Ляпуновым, отстаивать своя права. Упущена из виду сама земля… Не Петром Пустынником должен быть Минин, а человеком практически гениальным; не расплываться должен он в религиозных мечтаниях, а с страшной энергией человека, движущего массами, практического, должен быть проникнут той страстностью, силою, которая дышит в Пугачеве». Недостаток пьесы критик видел также в узости ее темы, в том, что действие происходит лишь в Нижнем Новгороде, в среде горожан-купцов, а драматическая борьба «совершается в душе Минина и ограничивается одним вопросом: идти или не идти на Москву». Это повело к «ужасным длиннотам». Но при всем том критик отметил и большие достоинства языка хроники. «Заслуга эта останется при г. Островском, — писал он. — Плавный, мягкий, звучный, не выписанный из летописей, но созданный под их влиянием и под влиянием нынешнего народного языка, он составляет действительное литературное приобретение» («Отечественные записки», 1862, № 1, стр. 353–355).
Редакция «Отечественных записок» через семь месяцев напечатала еще более резкую статью о «Минине» критика В. К. Иванова.
В. К. Иванов упрекал Островского в том, что он, создавая свою пьесу, якобы «ограничился только несколькими страницами „Истории России с древнейших времен“ Сергея Соловьева», не показал ни типов, ни драматической борьбы эпохи и исказил образ Минина, положив в основу его действий «фанатическое верование в привидения». Критик утверждал, что в «Минине» нет «ни хроники, ни драмы», ни «самого Минина», так как вместо Минина, хотя и очень религиозного, но по преимуществу политического деятеля, в пьесе выступает какой-то сентиментально-чувствительный ритор, «произносящий скучные и однообразные речи весьма посредственными стихами» («Отечественные записки», 1862, № 8, «Современная политика», стр. 215, 241, 244–246).
И. С. Тургенев с большим нетерпением ждал появления «Минина», но, прочтя его, разочаровался. «На днях, — писал он Ф. М. Достоевскому 2 марта, — я прочел „Минина“ — и, говоря по совести, остался холоден. Стихи удивительные, язык прекрасный — но где жизнь, разнообразие и движение каждого характера, где драма, где история, наконец? Я совсем другого ожидал от Островского — я никак не думал, что и он станет вытягивать каждый характер в одну струнку. Есть места чудесные — надо всем произведением веет чем-то чистым, русским, мягким — но этого мало… особенно от Островского этого мало» (И. С. Тургенев, Собр. соч. в 12 томах, т. 12, М. 1958, стр. 333).