Том 3. Пьесы 1862-1864
Шрифт:
Маменька. Ну, ладно!
Входят Оброшенов и Гольцов.
Те же, Оброшенов и Гольцов.
Гольцов. Мне, право, совестно и глядеть-то на вас.
Оброшенов. Ну ничего, ничего! (Гладит его по плечу.)Ишь ты вымочил сертучок-то!
Гольцов. Они мне приказали прийти к ним, сказали, что денег дадут. Вот я от вас и зашел; они завтракают сидят. Налили мне
Оброшенов. И не пей, Саша, не пей!
Гольцов. Я и отказывался, да насильно заставили, в рот влили; хотели облить всего. Я бы и ушел, да они все останавливали, обещали сейчас денег дать. Потом другой таким же манером заставили выпить, а уж третий, должно быть, я и не отказывался. Тут, уж как я захмелел-то, они и стали мне говорить: «Мы бы тебе и дали денег, да зачем тебе у чужих занимать, после отдавать надо будет; ты попроси у нареченного тестя». Я говорю, что у вас денег нет, что вы все на дом истратили. «Он, говорят, тебя обманывает, у него денег много награблено: это всем известно; он сам сказывал».
Оброшенов. Ах, разбойники! Ах, разбойники!
Гольцов. «Вот, говорят, ты теперь выпил для храбрости и ступай к нему. Припугни его хорошенько, он тебе сейчас и даст денег непременно. А не даст, так и не надо; у нас, говорят, есть невеста и лучше, и денег больше». (Махнув рукой.)И говорить-то совестно.
Оброшенов. Ничего, говори, говори!
Гольцов. Что у вас делал, сами знаете. Провалиться сквозь землю легче. Как ушел я от вас, повезли они меня к невесте. Привезли меня куда-то в дом, стали еще потчевать, народу сошлось много, вывели невесту. Только как я ни был пьян, а сейчас заметил, что это горничная переряженная. Так мне стыдно и обидно стало! А что ж делать! Сам виноват. Схватил шляпу, да бежать без оглядки. А они мне вслед кричат: «Ну, Саша, потешил ты нас сегодня!» Потешил я их… А каково мне!.. Как я к вам глаза покажу!..
Оброшенов. Ну ничего, ничего. Ты почем это сукно-то брал?
Гольцов. Да что сукно! Не утешайте вы меня, Павел Прохорыч! Не стою я этого. Какими глазами мне теперь смотреть на Веру Павловну!
Оброшенов. Велика птица Вера Павловна! С кем греха не бывает! Ну, виноват, да и конец! Не век же будет помнить!
Гольцов. Как сказать-то, что виноват? Кажется, от стыда слова не выговоришь. Они могут подумать, что со мной это часто случается.
Оброшенов. Могут подумать! Ничего она не подумает, она и думать-то еще ничего не умеет. Ты ведь ее любишь? Будешь беречь? Ведь это ребенок, Саша! Ангельская душка!
Гольцов. Уж поверьте, Павел Прохормч, жизни своей не пожалею для Веры Павловны! Это только случай со мной несчастный, за который я всю жизнь буду казниться.
Оброшенов. Ну и хорошо, Саша, хорошо! Я тебе верю. Ты уж не бойся, я вас помирю; я тебе это дело устрою. Ах, Саша, Саша! А ты сокрушаться вздумал, что об тебе девчонка подумает! Хе-хе-хе! Право, девчонка: так, дрянь
Гольцов. И не спрашивайте, Павел Прохорыч!
Оброшенов. Как не спрашивать! Как не спрашивать! Коли нужно, так поискать надо будет, похлопотать.
Гольцов. Вот как нужно, Павел Прохорыч, хоть в петлю полезай.
Оброшенов. Да скажи, чудак-человек!
Гольцов. Я чужие деньги затратил.
Оброшенов. Что ты! Господь с тобой!
Гольцов. Крайность заставила, Павел Прохорыч. Делал я кое-какие делишки одному помещику, исправлял поручения, в Совет деньги вносил.
Оброшенов. Ну, ну!
Гольцов. Вот он и прислал мне денег в Совет внести за имение: триста рублей. Тут у меня матушка умерла, на похороны было взять негде: за квартиру нужно было за четыре месяца отдавать… я больше половины денег-то и истратил.
Оброшенов. Да ведь уж это, никак, с полгода?
Гольцов. Больше полугоду-с. Я думал, что из жалованья я пополню; а тут начали за чин вычитать. Думал, награду дадут к празднику, не дали… Теперь последний срок приходит. Ну, как имение-то в опись назначат или вдруг сам приедет. Пожалуется председателю, ведь из суда выгонят. Да стыд-то какой! Боже мой!
Оброшенов. Что ж ты мне прежде не сказал?
Гольцов. Совестно было.
Оброшенов. Что ж ты это, Саша, наделал! Как теперь быть-то? Где денег-то взять? Вот беда-то! Ну уж не ожидал я от тебя, не ожидал!
Гольцов. Как хотите, так меня и судите, Павел Прохорыч!
Оброшенов. Да я тебя не виню, не виню. Полно ты! Какая тут вина, коли крайность. Только вот что, Саша, обидно, что между нас, бедных людей, не найдешь ты ни одного человека, у которого бы какой-нибудь беды не было. Ах ты, грех какой! Ума не приложу.
Гольцов. Да что вам беспокоиться, Павел Прохорыч! У вас своей заботы много. Ищите себе другого жениха, а меня оставьте. Выпутаюсь — хорошо, не выпутаюсь — туда мне и дорога.
Оброшенов. Нет, Саша, как можно, чтоб я тебя оставил! Нет, я попытаюсь, побегаю. Что мне значит побегать! Богатых людей много знакомых; знаешь, этак, дурачком, дурачком, паясом; может, и достану тебе денег. Ты очень-то не горюй!
Гольцов. Выручите, Павел Прохорыч! Спасите меня!
Оброшенов. Бог милостив, Саша, бог милостив! Отчаяваться не надо.
Шилохвостов. Однако ко щам начинает поталкивать. Нечего и на Спасских смотреть, и без того знаю, что время.
Важная особа. Сегодня никто так не заслужил своего обеда, как я.
Шилохвостов. Тэк-с!
Салопница подходит и шепчет что-то на ухо.
Чего-с? Я в Ирбитской плачу-с.
Салопница. Как изволили сказать?