Том 3. Поэмы
Шрифт:
С. 21. Слушай, ведь я из простого рода… — Емельян Иванович Пугачев (1740 или 1742–1775), донской казак из станицы Зимовейская, служил в Прусскую (Семилетнюю 1756–1763 гг.) и Турецкую войны; в последней принимал участие в бою под Бендерами, за храбрость получил младший казацкий офицерский чин хорунжего. Был женат и имел трех оставшихся в живых детей (см.: Пушкин, 6, ч. I, с. 8–9, 96, ч. II, с. 161–162; Дубровин, III, 245; Лимонов и др., 11–14).
С. 22. Нас не бросали, как рыб, в Чаган. — Это воспоминание Караваева относится к событиям 6-10 июня 1772 г. Им предшествовало жаркое сражение 3–4 июня в 70 верстах от Яицкого городка с правительственными войсками. 5 июня казаки собрали круг и постановили переправиться за р. Чаган, опасаясь подкрепления неприятеля. Некоторые казаки уехали за Камыш-Самарские озера и Узени или в Бударинский форпост, однако 6 июня противник занял мост, отрезал сообщение с городком и переловил беглецов (см.: Дубровин, I, 99-102; Пушкин, 6, ч. I, с. 7).
С. 23. Непокорную чернь умерщвлять! — Слово «чернь»
С. 23. Происшествие на Таловом умёте. — Изображенные в 4-й главе события происходили в августе 1773 г. в 60 верстах от Яицкого городка на Таловском (Таловинском) умёте, то есть на постоялом дворе на реке Таловой; еще один вариант названия — Таловские Вильни (см.: Грот, 602; Дубровин, I, 152; Мордовцев, XVII, 127; Пушкин, 6, ч. I, с. 10, ч. II, с. 194).
С. 23. Оболяев — Отставной пехотный солдат Степан Максимович Оболяев (Абаляев, 1739 г. р.), арендатор Таловского умёта. Родился в селе Назайкине Симбирской губ., служил в Илеке у атамана Василия Тамбовцева и в Яицком городке у его сына Петра, был прозван окрестными жителями Еремкиной, или Ереминой, курицей, потому что «всегда оное слово употребляет и в шутку, и вместо бранного слова» (Дубровин, I, 152). От него Пугачев узнал о худом житье яицких казаков и о бунте 1771 г., открылся ему первому как государь и просил связаться с «войсковой стороной». При поездке с Пугачевым в Мечетную слободу Оболяева схватили и посадили в тюрьму на весь период Пугачевщины, секли кнутом и с вырванными ноздрями сослали на поселение (см.: Грот, 602; Фирсов, 61, 71; Мордовцев, XVII, 127; Он же, I, 253; Дубровин, I, 152, 175, 178–180, 187–189, 195; Пушкин, 6, ч. II, с. 175). Даты жизни пугачевцев здесь и далее взяты из кн.: Овчинников Р. В. Следствие и суд над Е. И. Пугачевым и его сподвижниками. М., 1995, с. 91–103; Емельян Пугачев на следствии: сб. документов и материалов / Сост. Р. В. Овчинников и А. С. Светенко. М., 1997).
С. 23. Там на улице жолклая сырость… — Диалектное прилагательное родственно глаголу «жёлкнуть» — „желтеть, более в значении блекнуть, вянуть“ и произведенному от „желтый“ (см.: Даль, 1, 531).
С. 24. От песков Джигильды до Алатыря… — Первый топоним Есенин мог почерпнуть из трех видов источников: 1) из атласов и географических карт, возможно, тщательно изучавшихся поэтом при чтении специальной литературы по Пугачевскому восстанию или при подготовке поездки по местам событий; 2) прочитать в письмах или услышать от друзей — местных уроженцев или находящихся в Азии по долгу службы — например, от А. В. Абрамова (Ширяевца) и В. Г. Шершеневича; 3) услышать во время поездки 1921 г. в Ташкент, проезжая станцию Джилга (см.: Земсков В. Письма в Ташкент (Еще несколько крупиц к биографии Есенина) — журн. «Звезда Востока». Ташкент, 1966, № 6, с. 142). В черновом автографе (РГАЛИ) Есенин написал «Джагильды» (см. варианты в наст. томе), но не воспользовался возможностью исправить слово в корректурах разных изданий поэмы. Есенин сомневался в точности орфографической передачи тюркского топонима, восходящего к двусоставному антропониму родоплеменного характера. В нем ясно просматривается вторая часть — в дословном переводе «пришел» и в значении «родился» в собственном имени, а толкование первой части затруднено большим спектром значений из-за адаптации иноязычного корня к нормам русского языка и из-за неадекватной русской транскрипции. В любом орфографическом облике топоним отсутствует в наиболее авторитетных монографиях о Пугачевщине и географических справочниках — атласах, картах, энциклопедиях, словарях. Предположительно, Есенин имел в виду реку Джангильды — приток Уила, находящуюся на территории Казахстана, между Каспийским и Аральским морями, несколько севернее их, по административно-территориальному делению начала XX века — в Уральской области. К событиям Пугачевщины отношения не имела, кроме расселения там татар-сподвижников (см.: Самоделова Е. А. К автографу «Пугачева» С. А. Есенина… — сб. «Есенин академический», с. 102–107). Также существует точка зрения, что Джигильды — это «Джигертау, горная цепь в Оренбургской губ.» (Поэты-имажинисты / Сост., подгот. текста, биогр. заметки и примеч. Э. М. Шнейдермана. СПб., 1997, с. 493).
С. 25. Идет отомстить Екатерине, // Подымая руку, как желтый кол… — Есенин основывался на сведениях о том, что Екатерина II руководила заговором Орловых по свержению с трона и убийству Петра III. Образ императорской карающей руки — „желтого кола“ — возник на перекрестье двух источников: 1) кол — обычное крестьянское орудие убийства в драке или на войне; 2) осиновый кол, по народному поверью, — верное средство против восстававших по ночам покойников; его вбивали в могилу грешника. В результате введения созданного образа убиенный царь выступает как народный герой, борец за справедливость и одновременно как противник нечистой силы, под которой в данном случае понимается императрица.
С. 25–27. Разбив белый кувшин // Головы его ~ Который, череп разложив как горшок, // Варит из медных монет щи… — Существует обычай закрывать покойнику глаза медяками, класть монеты ему в рот и бросать в могилу, что основано на верованиях о загробном мире. Близкие образы головы — белого кувшина и черепа — горшка созданы Есениным в духе фольклорной традиции, в первую очередь — старинной необрядовой песни «Ни сиди девка дома вечером…» (запись 1885 г. в д. Чернышевке Данковского у. Рязанской губ.) и духовного стиха «Голубина книга сорока пядень»,
и
Я из рук, из ног скомью сделаю,Я из тела твоего — пирагов напику,Я из крови твоей — пива наварю,Я из мозга твоево — вина накурю,Я из галавы твоей чару вытачу…(Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. М.—Л., 1958, № 59; Песни Рязанской губернии — журн. «Живая старина». СПб., 1894. Вып. II. Отд. IV. Смесь, с. 287)
С. 26. Что ей Петр? ~ Только камень желанного случая… — Лингвистическая игра, основанная на этимологии: древнегреч. именем Петр — os переведено в Библии арамейское имя Кифа — «камень» (см.: Нестерова О. Е. Петр. — Мифологический словарь / Гл. ред. Е. М. Мелетинский. М., 1991, с. 439).
С. 27. Зарубин — Яицкий казак Иван Никифорович Зарубин (1736–1775) — наиболее известный и авторитетный деятель Пугачевского восстания. Зарубину в числе немногих доверенных лиц (среди них также Караваев и Шигаев) уже в одну из первых встреч на Таловском умёте Пугачев, разыгрывавший роль царя Петра III, открыл истинные планы завоевания царства и свое настоящее имя. — См. у Есенина: «Да здравствует наш император // Не Емельян, а Петр…» Зарубин давно ожидал увидеть странствующего государя в подтверждение бродившим слухам о тайном появлении Петра III на Яике, лично привез знамена Пугачеву на умёт. Правительственные чиновники обвинили Зарубина в укрывательстве Пугачева от сыскной команды, направленной на Таловский умёт, ибо он вместе с Мясниковым (о нем см. ниже) увозил бунтовщика на Усихину Россошь. Казакам Зарубин был прежде известен под прозвищем Чика, сохранившемся в черновом автографе поэмы Есенина (см. варианты) и обозначающем в диалектах: 1) «чикать» — прыгать на одной ножке (наша запись в с. Константиново Рязанской обл.); ударять палкою при игре в кляп, чиж и др.; производить резкие, отрывистые звуки; 2) «чик» — бой, тор, езда, гон, толкотня, стойка извозчиков; 3) «чикилдать» — хромать (см.: Даль, IV, 604). Прозвище Чика зафиксировано в юмористической былине «Ловля филина» (см.: Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым в 1899–1901 гг.: В 3 т. Т. 1. Ч. II. М., 1904. №№ 190, 194, 197; Былины Севера: В 2 т. Т. 2. М.—Л., 1951. №№ 200, 218).
С. 28. Любит шкуру свою и имя ~ Знайте, в мертвое имя влезть… — По народным представлениям, имя отражает сущность человеческой личности: некрещеный младенец не считался полноценным человеком; слова «дитя», «ребя» — среднего рода и не указывают на половую принадлежность. Человек не волен выбирать себе имя — им «нарекают»; церковное имя связывало человека со временем (днем) его рождения или — чаще — крещения и сразу же ставило его под защиту соответствующего святого покровителя. Смена имени при тяжелой болезни, принятии духовного звания или иных чрезвычайных обстоятельствах свидетельствовала о переходе человека в иное качество, о его «перерождении» и носила «посвятительный» и защитный характер. В древности имя подчеркивало веру человека в свое тотемное происхождение: ср. у Есенина упоминание зверя в связи с этим (см.: Самоделова Е. А. Символика животного мира в «Пугачеве» С. А. Есенина. — Журн. «Revue des Etudes Slaves», Paris, LXVII/1, 1995, р. 35–48; Она же: Роль имен в поэме С. А. Есенина «Пугачев»: Историческая правда и вымысел — журн. «Есенинский вестник». Вып. 4. Рязань, 1995, с. 32).
С. 29. Уральский каторжник. ~ Я три дня и три ночи искал ваш умёт… — Действие 5-й главы относится ко 2 октября 1773 г., когда в ставку Пугачева на старице реки Сакмары явился отпущенный из Оренбургской тюрьмы Хлопуша (см.: Дубровин, II, 44). Время блуждания Хлопуши в поисках Пугачева не зафиксировано в исторических монографиях.
С. 29. Хлопуша — Афанасий Тимофеевич Соколов (1714–1774) родился в с. Мошкович Тверской губ. и был крестьянином вотчины архиерея Митрофана, затем жил в Москве в извозчиках, где вместе в двумя солдатами Коломенского полка попался на воровстве серебра, назвался беглым солдатом Черниговского полка и был прогнан шесть раз сквозь строй из тысячи человек. Потом бежал домой, где провел три года; в Торжке при выменивании краденой лошади был уличен, высечен кнутом, отправлен на жительство в Оренбургскую губ. и поселился в Бердинской слободе, женился и ходил на работу в с. Никольское к коллежскому советнику Тимашеву, а затем работал на Покровском медном заводе графа А. И. Шувалова. Там с двумя подговоренными им крестьянами ограбил возвращающихся с Ирбитской ярмарки четверых татар на шести лошадях с деньгами и товаром (эти сведения Есенин запечатлел в черновом автографе — см. варианты: «Грабил татарских купцов из Ирбита»), за что был вторично наказан кнутом, а также вырыванием ноздрей с клеймением лица и сослан на каторжную работу в Тобольск. Оттуда он бежал с намерением пробраться к жене в Берду, но в Сакмаре был пойман, в третий раз высечен кнутом и отправлен в Омскую крепость, а при новом побеге закован в железа в Оренбургской тюрьме (см.: Дубровин, II, 36–37. Сноска 3).