Том 3. Поэмы
Шрифт:
И. В. Грузинов вспоминал, что весной 1921 г. Есенин говорил ему: «У меня была настоящая любовь. К простой женщине. В деревне. Я приезжал к ней. Приходил тайно. Все рассказывал ей. Об этом никто не знает. Я давно люблю ее. Горько мне. Жалко. Она умерла. Никого я так не любил. Больше я никого не люблю» (Восп., 1, 353).
В исследовательской литературе о Есенине называют три возможных источника происхождения фамилии Снегина. Один из них — псевдоним писательницы Ольги Павловны Сно (1881–1929), которая подписывала свои произведения «О. П. Снегина», «Ольга Снегина», «О. Снегина», «Снежинка», «О. С.» и др.; псевдоним «Снегина» — перевод фамилии мужа, литератора, англичанина по происхождению Е. Э. Сно (Сноу — Snow — в пер. с англ. — снег; с национальностью мужа связано также упоминание «лондонской печати» на письме Анны Снегиной). О. П. Снегина — автор книг: Рассказы. Том 1 ‹Б. м.›, 1911; Рассказы. Т. 1–2 ‹1911; 1914›; Лики любви. Повести и рассказы. Спб. ‹1914›. Знакомство Есенина и О. П. Снегиной
К этому же времени относится выход в свет журнала «Голос жизни» (1915, № 17, 22 апр.), где были опубликованы под одной обложкой произведения Есенина и рассказ О. Снегиной «Тени теней». Для Есенина эта публикация была особенно памятна, так как была первой крупной подборкой стихов поэта в петербургском журнале с сопроводительной статьей З. Н. Гиппиус; эту публикацию Есенин отметил в автобиографических набросках 1915–1916 гг. (см. т. 7, кн. 1 наст. изд. и в кн. В. Федорова „Наше время такое… О поэзии и поэтах“. М., 1973, с. 98).
Другой источник фамилии «Снегина» — семантический: снег бел и чист. В народной поэзии с образом белого снега часто связаны мотивы грустной и печальной любви. Поэт на протяжении всего произведения настойчиво употребляет эпитет белый. Сочетание Анна Снегина, помимо заглавия, в тексте поэмы больше не встречается. Фамилия Снегина в дальнейшем повествовании называется только в связи со старой помещицей Снегиной или с домом Снегиных. В лирическом плане эпитет белый как бы заменяет собой фамилию и появляется там, где автор говорит об Анне, не упоминая ее имени.
В то же время образ «девушки в белой накидке» живет в поэме как бы отдельно от образа Анны Снегиной, дочери помещика, жены белого офицера (наблюдение С. П. Кошечкина в его кн. «Весенней гулкой ранью…», Минск, 1989, с. 158). Это достигается за счет использования разных ракурсов описания одного и того же объекта — внутреннего (белый цвет — символ духовной чистоты, высокой нравственности и непогрешимости в христианстве и цвет траура в крестьянской среде) и внешнего (цвет одежды). При этом одна и та же картина может «вставляться» в различные по тематике произведения: «Где-то за садом несмело, // Там где калина цветет, // Нежная девушка в белом // Нежную песню поет» («Вот оно, глупое счастье…», 1918, т. 1, с. 131 наст. изд.), «Но припомнил я девушку в белом ~ О чем-то подолгу мечтала // У калины за желтым прудом» («Сукин сын», 1924, т. 1, с. 207 наст. изд.). Эту особенность Е. А. Некрасова называет отличительной чертой идиостиля Есенина, (см. сб. «Очерки истории языка русской поэзии XX века». М., 1995, с. 396–448).
Третий и, скорее всего, самый важный, источник фамилии Снегина — литературный, совпавший с первыми двумя, а возможно, и определивший их выбор — роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин». «Близость звукового облика» названий романа Пушкина и поэмы Есенина отметила М. Орешкина. Наблюдения лингвиста развил В. Турбин, который счел фамилию героини Есенина, «каламбурно перекликающуюся с фамилией пушкинского героя — О-негин и С-негина, — „индикатором традиции“» (Турбин В. Традиции Пушкина в творчестве Есенина. «Евгений Онегин» и «Анна Снегина» — сб. «В мире Есенина», с. 267; см. также: Мекш Э. Б. Пушкинская традиция в поэме Есенина «Анна Снегина». — Пушкин и русская литература. Сб. науч. тр. Рига, 1986, с. 110–118).
Исследователи отмечали важную особенность деревенских персонажей «Анны Снегиной» — их разность: перед нами «разные» мужики (Прокушев Ю. Л. Сергей Есенин. Образ. Стихи. Эпоха. М., 1975, с. 305). Герой поэмы Прон Оглоблин, также как и другие персонажи поэмы, — образ собирательный. Е. А. Есенина указывала, что для образа Прона Оглоблина «в известной мере» послужил прототипом односельчанин поэта, рабочий коломенского завода Петр Яковлевич Мочалин. «Во время революции, — вспоминала Е. А. Есенина, — он пользовался в нашем селе большим авторитетом. Наша константиновская молодежь тех лет многим была обязана Мочалину, да и не только молодежь.
Личность Мочалина интересовала Сергея. Он знал о нем все» (Восп., 1, с. 49). По мнению
Дополнительные сведения о П. Я. Мочалине были обнаружены К. П. Воронцовым. Уроженец села на Оке, близкий Есенину человек, Мочалин обладал большими организаторскими способностями, был страстным агитатором. «К тому же оказалось, что Мочалин был делегатом Первого Всероссийского съезда крестьянских депутатов. По аграрному вопросу на съезде выступил В. И. Ленин. Петр Яковлевич слушал Ленина и на заседании большевистской фракции съезда. Полный впечатлений от ленинских идей, Мочалин вернулся в родное село, занялся пропагандистской работой. После Великого Октября он был военным комиссаром Коломны, председателем исполкома Коломенского Совета» (цит. по: Трофимов А. За строками «Анны Снегиной» — газ. «Сов. культура», М., 1980, 21 окт., № 85, см. также газ. «Известия», М., 1980, 2 июля, № 154).
Своего героя поэт сделал коренным жителем бедной деревни Криуши и наделил «крестьянской» фамилией (произошла, скорее всего, от слова-прозвища «Оглобля», которое до XX века было диалектным и служило основой для многих народных пословиц и поговорок). Фамилия свидетельствует не только о социальной принадлежности героя. Есенин как бы подчеркивает активную, главенствующую роль крестьянского вожака в революционных событиях на селе.
Имя «Прон» также имело большее распространение в деревне по сравнению с «городским» Пётр. Существует предположение, что эта форма имени вообще диалектная, широко бытовавшая на Рязанщине. В Рязанской области встречается несколько топонимов с основой Прон: река Проня (так ласкательно называет Оглоблина мельник в письме к Сергею — герою поэмы: «Тогда вот и чикнули Проню»), город Пронск, село Пронино. Это имя социально определяет героя и в то же время звучно и кратко. Прон — уменьшительная бытовая форма от канонических имен: Прокопий — от греческого «prokpos» — «вынутый из ножен, обнаженный; схвативший меч за рукоятку» и Прохор — от греческого «prochoren» — «плясать впереди, вести» (Петровский Н. А. Словарь русских личных имен. Изд. 4-е доп., М, 1995, с. 245, 246–247).
Отрицательному персонажу поэмы, еще одному жителю деревни Криуши, Есенин также дал «говорящее» имя Лабутя. «Лабута» (архаичное) означает «неуклюжий и бестолковый человек» или «разиня, ротозей, рохля; клуша, кувалда» (Даль, 2, 231). Естественно, что жителям многих областей России это слово было знакомо. На Рязанщине употреблялось в нарицательном значении. «К власти, — вспоминала Е. А. Есенина первые послереволюционные годы, — наряду с честными людьми пролезли „лабути“, имеющие длинные руки. Жилось этим людям совсем неплохо.
Одного из таких „работников“ судили всей волостью самосудом…» (Восп., 1, 76).
В соответствии с литературной традицией, по которой «безымянные» персонажи обозначают типичных представителей определенного класса, возраста, пола, профессии и т. п., Есенин подчеркивает обобщенность многих героев: возницы, мельника, старухи-мельничихи, представителей зажиточного крестьянства, сохранивших патриархальные взгляды и по-своему противостоявших революционному движению.
Есенин и его герои как бы вторгаются туда, где жили герои Пушкина, — в деревню, в обстановку дворянской усадьбы: герой-рассказчик Сергей въезжает в поэму на дрожках, Евгений Онегин «летит в пыли на почтовых». Письмо Анны Снегиной вызывает в памяти знаменитое письмо пушкинской Татьяны к Онегину (см.: Прокушев Ю. Пушкин и Есенин: Письмо Анны Снегиной — журн. «Огонек», М., 1979, № 41, с. 24–25). Герой поэмы Есенина, как показал В. Турбин, «изысканный, а заодно и прославленный петербуржец, своеобразный Онегин начала XX века, Онегин-крестьянин, Онегин-поэт», «герой нашего времени», ведущий «социально-лирический диалог с дворянкой». «„Анна Снегина“, — пишет В. Турбин, — сопоставима с романом Пушкина по многим параметрам: ирония тона повествования, обрамление рассказываемого письмами героев, их имена и их судьбы. Традиция живет, пульсирует, неузнаваемо преображается, таится и вдруг обнаруживает себя в случайных или в преднамеренных совпадениях, в мелочах» и полемически противопоставляется героям пушкинского „Евгения Онегина“ (сб. «В мире Есенина», с. 281; об особом внимании Есенина к пушкинской традиции в 20-е гг. см. стихотворение «Пушкину», наст. изд., т. 1, с. 203, 620–621; «Анкету ‹журнала› „Книга о книгах“. К Пушкинскому юбилею.‹Ответы›», т. 5, наст. изд., с. 225–226, 509–514, а также коммент. к «Черному человеку» в наст. т.). Одна из корреспонденток поэта, Л. Бутович, писала ему 22 августа 1924 г., прочитав в Кр. нови (1924, № 4) стихотворение «На родине»: «Да, у меня было такое чувство, будто я читаю неизданную главу „Евгения Онегина“, — пушкинская насыщенность образов и его легкость простых рифм у Вас, и что-то еще, такое милое, то, что находит отклик в душе. ‹…› Мне кажется, что, как он, Вы владеете тайной простых, нужных слов и создаете из них подлинно прекрасное. ‹…› Вы могли бы дать то же, что дал автор „Евгения Онегина“ — неповторимую поэму современности, не сравнимую ни с чем» (Письма, 246–247). Позже поэт сам отметил в автобиографии «О себе» (окт. 1925): «В смысле формального развития теперь меня тянет все больше к Пушкину» (см. т. 7, кн. 1 наст. изд.).