Том 3. Повести. Рассказы. Стихотворения
Шрифт:
Он составил себе строгий распорядок дня, чтобы легче было заглушать жгучие сожаления, которые по временам терзали его, когда он отдавался грезам о том, что могло бы быть, не послушай он голоса совести. Ежедневно он в течение долгих часов сосредоточивал свои мысли на философских трудах, которые взял с собой, и лишь изредка разрешал себе на несколько минут задуматься об Эммелине, — так занемогший эпикуреец, против воли обращаясь в скрягу, по капле отмеривает себе пьянящий напиток, причину своего недуга. В пути случилось несколько происшествий, обычных для переезда по морю в те времена: шторм, штиль, человек за бортом, рождение ребенка и похороны, причем последнее
Пробыв там недолгое время, он возвратился в Бостон и усердно взялся за работу, что очень помогло ему стряхнуть с себя мрачную меланхолию, все еще им владевшую. Недавние переживания ослабили и замутили его веру, поэтому он решил, что не может в ближайшее время достойно нести обязанности духовного пастыря, и попросил место учителя в школе. Тут ему пригодились некоторые рекомендации, полученные перед отъездом из Англии, а вскоре молва о нем как о серьезном ученом и почтенном человеке дошла до попечителей одного колледжа. Кончилось тем, что он оставил школу и водворился в этом колледже в качестве преподавателя риторики и ораторского искусства.
Так он жил и трудился, движимый единственно решимостью добросовестно исполнять свой долг. В зимние вечера он сочинял элегии и сонеты, изливая свои чувства в стихах, большей частью посвященных «Одной несчастной леди», а летом, если не бывал занят, проводил конец дня, наблюдая из своего окна, как удлиняются тени, и сравнивая их в воображении с тенями своей жизни. На прогулках он всегда смотрел, в какой стороне восток, и думал об океане, простершемся там на две тысячи миль, и о том, что осталось за его далью. Словом, каждую свободную минуту он уносился мыслями к той, что была для него лишь воспоминанием и едва ли могла стать чем-нибудь иным.
Прошло девять лет, и под действием их лицо Элвина утратило очарование молодости, ранее отличавшее его. Он был добр к своим ученикам и приветлив со всеми, с кем ему приходилось общаться; но ключ своей жизни, свою тайну, хранил так же крепко, как если бы был немым. Беседуя со знакомыми об Англии и о своей тамошней жизни, он обходил эпизод с Эммелиной и Бэттонским замком, точно ничего этого и не было в его прошлом. При всей своей неизмеримой важности для него те короткие дни промелькнули так быстро, что теперь, через столько лет, он и сам бы, возможно, не помнил о них, если бы не событие, которым они были отмечены.
И вот однажды, проглядывая на досуге старую газету, присланную из Англии, он увидел коротенькую заметку, которая для него, однако, заключала целые фолианты волнующего содержания, звенела ритмом более страстным, нежели все строфы всех поэтов земли. То было объявление о смерти герцога Гемптонширского, — он умер бездетным, оставив после себя только вдову.
Весь ход мыслей Элвина мгновенно принял другое направление. Взглянув еще раз на газету, он убедился, что получил ее уже давно, но по небрежности отложил, не читая. Если бы не вздумалось ему разобрать бумаги в своем кабинете, он мог бы еще много лет оставаться в неведении. Со смерти герцога прошло уже семь месяцев. Элвин не в силах был больше трактовать с кафедры об искусственно подобранных синекдохах, антитезах и метафорах, — в душе его сами собой рождались все эти риторические фигуры, но их он не смел произнести вслух. Нужно ли удивляться, что он предался блаженным мечтам о счастье, раз оно теперь, впервые за долгие годы, казалось возможным? Ведь он и сейчас не любил ничего и никого на свете, кроме Эммелины. Его безмолвный романтический монолог вылился в решение — возвратиться к ней, не теряя ни часа.
Но он не мог сразу же бросить работу. Лишь четыре месяца спустя ему удалось освободиться от всех своих дел, однако, хоть и снедаемый нетерпением, он не уставал повторять себе: «Если она не разлюбила меня за девять лет, то не разлюбит и за десять; перемена в жизни и одиночество окажут на нее свое действие, она вспомнит прежние времена, станет думать обо мне еще нежнее; каждый новый день сулит мне все более радостную встречу».
Но вот кончилась и вынужденная отсрочка, и, прибыв благополучно в Англию через год с небольшим после смерти герцога, он однажды к концу зимнего дня добрался до деревушки Бэттон.
Так велико было нетерпение Элвина, что, несмотря на поздний час, он не мог удержаться, чтобы теперь же не взглянуть на замок, в который Эммелина десять лет назад вошла на свое горе молодою хозяйкой. Он шел парком, задумчиво глядя вперед, где знакомые очертания дома вырастали на темнеющем небе, и вскоре с интересом заметил, что и впереди и позади него по тенистой аллее, ведущей к воротам замка, бодро шагают по двое, по трое деревенские жители. Не опасаясь быть узнанным, Элвин осведомился у одного из них, что здесь происходит.
— Ее светлость устраивает для своих арендаторов праздник, как повелось еще при герцоге и при его отце, она не хочет нарушать старый обычай.
— Вот как. Она, что же, после смерти герцога живет здесь одна?
— Одна как перст. Но хоть званых вечеров у нее и не бывает, ей приятно, когда здешние жители веселятся, она частенько их сюда приглашает.
«Добра по-прежнему», — подумал Элвин.
Он подошел к замку; боковые ворота были гостеприимно распахнуты, а залы и переходы в этом крыле ярко освещены множеством свечей, ронявших горячие капли на свежую зелень, которой были увиты люстры, и на шелковые платья фермерских жен, с довольным видом прохаживающихся по комнатам под руку с мужьями. Элвин беспрепятственно вошел в замок вместе с остальными, — сегодня вход для всех был свободный. Не замечаемый никем, он остановился в углу большой залы, где вскоре должны были начаться танцы.
— Хоть ее светлость только что сняла траур, — сказал кто-то стоявший рядом, — а все равно она обещала, что сойдет вниз и откроет бал с соседом Бейтсом.
— Кто это сосед Бейтс? — спросил Элвин.
— Старик, которого она очень уважает, самый старый из всех ее арендаторов. Ему недавно стукнуло семьдесят восемь.
— Ах да, я помню, — сказал Элвин со вздохом облегчения.
Танцоры построились парами и замерли в ожидании. В дальнем конце залы отворились двери, и вошла дама в черном шелковом платье. Она с улыбкой поклонилась гостям и заняла свое место в первой паре.
— Кто это? — спросил в недоумении Элвин. — Вы как будто сказали, что ее светлость…
— Это и есть ее светлость, — отвечал его собеседник.
— А где же другая?
— Никакой другой нет.
— Но ведь это не та герцогиня Гемптонширская, которая… которая… — У Элвина язык отнялся, он не мог продолжать.
— Что это с вами? — спросил его новый знакомый, увидев, что он отступил на шаг и прислонился к стене.
Несчастный Элвин пробормотал, что у него в боку закололо от долгой ходьбы. А тут заиграла музыка, начался бал, и сосед его, заглядевшись на то, как эта непонятная герцогиня проделывает сложные фигуры танца, на время забыл о его существовании.