Том 3. Рассказы и очерки
Шрифт:
Пройдя через мостик, мы поднялись круто по дорожке и подошли к погосту. На пригорке из-за листвы ровно светил огонек… Я разглядел чуть белевшие стены небольшого домика, выдвинувшегося на край обрыва, и из-за его, крыши грузно вырезались темные очертания колокольни. Вправо, внизу, скорее можно было угадать, чем увидеть речку.
— Вот он, — сказал Андрей Иванович. — Видите? Невдалеке от нас, между палисадником иобрывом, около беседки, обвитой зеленью, мелькнула фигура. Человек точно прилипал и жался к забору, заглядывая через кусты.
Вдруг она насторожилась… Из темноты послышался нерешительный оклик:
— Олимпиада Николаевна!
Старушка наклонилась к окну, но никого не было видно. Прошла минута в молчании, и опять из темноты раздался тот же оклик:
— Олимпиада Николаевна!
Я не узнавал теперь голоса Автономова. Он звучал мягко и робко.
— Кто тут? — встрепенулась вдруг старуха. — Кто меня зовет?..
— Я это… Автономова не припомните ли?.. Когда-то были знакомы…
— Какого тебе, батюшка, Автономова… Нет у нас такого… Не знаю я… Я, батюшка, сейчас людей позову. Федосья, а Федосья!.. Беги сюда…
— Не зовите, матушка… я вас не побеспокою… Неужто Автономова забыли?.. Генашей звали когда-то…
Старуха поднялась с места и, взяв свечу, высунулась с нею из окна. Ветра не было. Пламя стояло ровно, освещая кусты, стены дома иморщинистое лицо старухи с очками, поднятыми на лоб…
— Голос-то будто знакомый… Да где ж ты это?.. Покажись, когда добрый человек…
Она подняла свечу над головой, и луч света упал, на Автономова. Старуха сначала отшатнулась, но… В это время дверь открылась, и в комнату вошла другая женщина. Старуха ободрилась и опять осветила Автономова…
— Хорош, — сказала она безжалостно… — Женишок, нечего сказать… Зачем же это ты тут под окнами шатаешься?..
— Мимоходом, Олимпиада Николаевна…
— Мимоходом, так и шел бы мимо… Смотри, хозяин вернется, собак спустит.
Она захлопнула окно и спустила занавеску… Кусты сразу погасли… Фигура Автономова исчезла в темноте.
Нам тоже не мешало подумать об отступлении, и мы быстро спустились с пригорка… Через несколько минут с колокольни послышались удары… Кто-то, повидимому, хотел показать, что на погосте есть люди…
Андрей Иванович шел молча и в раздумье. Иван Иванович бежал, задыхаясь, вприпрыжку и сдерживая приступы кашля… Когда мы удалились на порядочное расстояние, он остановился и опять произнес с невыразимой тоской:
— Автономова-то потеряли…
В его голосе слышалось такое отчаяние, что мы с Андреем Ивановичем приняли в нем невольное участие и, остановившись на дороге, стали тоже вглядываться
— Идет, — сказал Андрей Иванович, обладавший чисто рысьими глазами…
И действительно, вскоре сзади на нас стала надвигаться странная фигура, точно движущийся куст. За поясом, на плечах и в руках у Автономова были целые пучки сирени, и даже мурмолка вся была утыкана цветами. Поровнявшись с нами, он не задержался и не выразил ни радости, ни удивления. Он шел дальше по дороге, и ветки странно качались кругом него на ходу.
— Хорошо идти ночью, синьор, — заговорил он напыщенно, точно актер. — Поля одеты мраком… А вот в сторонке и роща… Смотрите, что за покой за такой! И соловей заводит песню…
Он говорил, точно декламируя, но в его голосе все-таки слышались ноты растроганности…
— Не угодно ли, синьор, ветку из моего садика?..
И театральным жестом он протянул мне ветку сирени…
В стороне от дороги робко и нерешительно щелкнул соловей. Откуда-то издалека, в ответ на звон с погоста, медленно понесся ответный звон и звуки трещотки… Где-то на темной равнине лаяли собаки… Ночь сгущалась, начинало пахнуть дождем…
— Жаль, — развязно заговорил вдруг Автономов. — Я вот тут отлучался, к погосту… Знакомый у меня на этом погосте живет, приятель… Был бы дома — всем нам был бы ночлег и угощение… Старуха звала ночевать… да что… без хозяина…
Иван Иванович поперхнулся. Сапожник иронически фыркнул…
Автономов, вероятно, догадался, что мы видели несколько больше, чем он думает, и, обратясь ко мне, сказал:
— Не судите, синьор, да не судимы будете… Чужая душа, синьор, потемки… Когда-нибудь, — прибавил он решительно, — поверьте, я все-таки побываю в этом месте… И буду принят… И тогда…
— Что же тогда?
— Ах… было бы только чем угостить… Напьемся мы тут до потери образа…. И учиню я тогда над ним безобразие…
— А это зачем?
— Так! Сравнялось бы для меня это место с другими. А то все еще, синьор, за душу тянет… Прошлое-с…
И он пошел вперед быстрее…
Мы миновали стороной небольшую деревнюшку и поровнялись с последней избой. Маленькие окна слепо глядели в темное поле… В избе все спали…
Автономов вдруг направился к окну и резко постучал в раму… За стеклом неясно мелькнуло чье-то лицо.
— Кто там? — послышался глухой голос, и испуганное лицо прилипло изнутри к оконнице… — Кого по ночам носит?
— Ши-ши-и-и-га, — крикнул Автономов протяжно, резко и зловеще и наклонил к окну голову, убранную ветками… Лицо за окном испуганно исчезло… На деревне залаяли собаки, сторож застучал в трещотку, темный простор, казалось, робко насторожился… И опять где-то, невидимые во мгле, заговорили протяжными звонами спящие церкви, как будто защищая мирный простор от чего-то неведомого и зловещего. Точно зачуяв, что где-то над ними проносятся с угрозой чьи-то темные, чьи-то безнадежно-испорченные жизни…