Том 3. Восхождения. Змеиные очи

Сологуб Федор Кузьмич

Докука-ворог

На нем изношенный кафтан И шапка колпаком, Но весь он зыбкий, как туман, И нет лица на нём. Не слышно голоса его, Не видно рук и ног, И он ступить ни у кого Не смеет на порог. Не подойдёт и не пройдёт Открыто впереди, – Он за углом в потёмках ждёт, Бежит он позади, Его никак не отогнать, Ни словом, ни рукой. Он будет прыгать да плясать Беззвучно за спиной.

Ландыш пленительный

Ты дорогой шла пустынной, Где в лесу синела мгла. Ландыш белый и невинный Ты зачем-то сорвала. И зачем его сжимала И над ним дышала ты, Я не понял, – разве

мало Созерцанья красоты? Или в грудь свежее льётся Воздух, сквозь цветы струясь? Иль мечтою создаётся С зельем родственная связь? Нет, другое что-то было Для тебя в цветке твоём, И тебя к нему манило Что-то сладостное в нём. И в забвении суровом Я не знал, чем ландыш мил, И каким соблазном новым Он мечты твои пленил.

Волшебница Лилит

Я был один в моём раю, И кто-то звал меня Адамом. Цветы хвалили плоть мою Первоначальным фимиамом. И первозданное зверьё, Теснясь вокруг меня, на тело Ещё невинное моё С любовью дикою глядело. У ног моих журчал ручей, Спеша лобзать стопы нагие, И отражения очей Мне улыбалися, благие. Когда ступени горных плит Роса вечерняя кропила, Ко мне волшебница Лилит Стезёй лазурной приходила. И вся она была легка, Как тихий сон, – как сон безгрешна, И речь её была сладка, Как нежный смех, – как смех утешна. И не желать бы мне иной! Но я под сенью злого древа Заснул… проснулся, – предо мной Стояла и смеялась Ева… Когда померк лазурный день, Когда заря к морям склонилась, Моя Лилит прошла как тень, Прошла, ушла, – навеки скрылась.

Злая ведьма

Злая ведьма чашу яда Подаёт, – и шепчет мне: «Есть великая отрада В затаённом там огне. Если ты боишься боли, Чашу дивную разлей, – Не боишься? так по воле Пей её или не пей. Будут боли, вопли, корчи, Но не бойся, не умрёшь, Не оставит даже порчи Изнурительная дрожь. Встанешь с пола худ и зелен Под конец другого дня. В путь пойдёшь, который велен Духом скрытого огня. Кое-что умрёт, конечно, У тебя внутри, – так что ж? Что имеешь, ты навечно Всё равно не сбережёшь. Но зато смертельным ядом Весь пропитан, будешь ты Поражать змеиным взглядом Неразумные цветы. Будешь мёртвыми устами Ты метать потоки стрел, И широкими путями Умертвлять ничтожность дел». Так, смеясь над чашей яда, Злая ведьма шепчет мне, Что бессмертная отрада Есть в отравленном огне.

Собака седого короля

Когда я был собакой Седого короля, Ко мне ласкался всякий, Мой верный нрав хваля. Но важные вельможи Противно пахли так. Как будто клочья кожи, Негодной для собак. И дамы пахли кисло, Терзая чуткий нос, Как будто бы повисла С их плеч гирлянда роз. Я часто скалил зубы, Ворча на этих шлюх. И мы, собаки, грубы. Когда страдает нюх. Кому служил я верно. То был король один. Он пахнул тоже скверно, Но он был властелин. Я с ним и ночью влажной, И в пыльном шуме дня. Он часто с лаской важной Похваливал меня. Один лишь паж румяный, Весёлый мальчуган, Твердил, что я – поганый Ворчун и грубиян. Но, мальчику прощая, Я был с ним очень прост, И часто он, играя, Хватал меня за хвост. На всех рыча мятежно, Пред ним смирял я злость. Он пахнул очень нежно, Как с мозгом жирным кость. Людьми нередко руган, Он всё ж со мной шалил, И раз весьма испуган Мальчишкою я был. Опасную игрушку Придумал навязать Он мне на хвост: гремушку, Способную

пылать. Дремал я у престола, Где восседал король, И вдруг воспрянул с пола, В хвосте почуяв боль. Хвостом косматым пламя Восставил я, дрожа, Как огненное знамя Большого мятежа. Я громко выл и лаял, Носясь быстрей коня. Совсем меня измаял Злой треск и блеск огня. Придворные нашлися, – Гремушка вмиг снята, И дамы занялися Лечением хвоста. Король смеялся очень На эту дурь и блажь, А всё-таки пощёчин Дождался милый паж. Прибили так, без гнева, И плакал он шутя, – Притом же королева Была совсем дитя. Давно всё это было, И минуло давно. Что пахло, что дразнило, Давно погребено. Удел безмерно грустный Собакам бедным дан, – И запах самый вкусный Исчезнет, как обман. Ну вот, живу я паки, Но тошен белый свет: Во мне душа собаки, Чутья же вовсе нет.

«Высока луна Господня…»

Высока луна Господня. Тяжко мне. Истомилась я сегодня В тишине. Ни одна вокруг не лает Из подруг. Скучно, страшно замирает Всё вокруг. В ясных улицах так пусто, Так мертво. Не слыхать шагов, ни хруста, Ничего. Землю нюхая в тревоге, Жду я бед. Слабо пахнет по дороге Чей-то след. Никого нигде не будит Быстрый шаг. Жданный путник, кто ж он будет, – Друг иль враг? Под холодною луною Я одна. Нет, невмочь мне, – я завою У окна. Высока луна Господня, Высока. Грусть томит меня сегодня И тоска. Просыпайтесь, нарушайте Тишину. Сестры, сестры! войте, лайте На луну!

«В тихий вечер, на распутьи двух дорог…»

В тихий вечер, на распутьи двух дорог Я колдунью молодую подстерёг, И во имя всех проклятых вражьих сил У колдуньи талисмана я просил. Предо мной она стояла, чуть жива, И шептала чародейные слова, И искала талисмана в тихой мгле, И нашла багряный камень на земле, И сказала: «Этот камень ты возьмёшь,– С ним не бойся, – не захочешь, не умрёшь. Этот камень всё на шее ты носи, И другого талисмана не проси. Не для счастья, иль удачи, иль венца, – Только жить, всё жить ты будешь без конца. Станет скучно, – ты верёвку оборвёшь, Бросишь камень, станешь волен, и умрёшь».

«Я сжечь её хотел, колдунью злую…»

Я сжечь её хотел, колдунью злую. Но у неё нашлись проклятые слова, – Я увидал её опять живую, – Вся в пламени и в искрах голова. И говорит она: «Я не сгорела, – Восстановил огонь мою красу. Огнём упитанное тело Я от костра к волшебству унесу. Перебегая, гаснет пламя в складках Моих магических одежд. Безумен ты! В моих загадках Ты не найдёшь своих надежд».

«В лесу живет проказник неуёмный…»

В лесу живет проказник неуёмный, Малютка Зой. Насмешливый, он прячется в укромной Глуши лесной. На нём надет кафтанишко, плетённый Из трав лесных, По ветру кудри вьются, и зелёный Колпак на них. На молвь людей он любит откликаться В тиши лесной, Но им в глаза не смеет показаться Малютка Зой.

«Я уведу тебя далёко…»

Я уведу тебя далёко От шумных, тесных городов. Где в многолюдстве одиноко, Где рабство низменных трудов. Уйдём к долине безмятежной На берега пустынных вод. Когда свершится неизбежный Звезды таинственный восход. И там, на берегу потока, Под лёгкий лепет камыша, От тёмной суеты далёко, Прохладой свежею дыша, Там, на путях очарованья В безмолвный час поймёшь и ты Неотразимые призванья Миры объемлющей мечты.