Том 4. Драматические произведения

Блок Александр Александрович

Яромир

Не тебе? Что говоришь ты?

Болеслав

Да, мой сын — не сын он мой!

Яромир

Я — не сын твой? Не отец ты Мне, разбойник Болеслав? Я — не сын твой, нет, старик? Дай подумать, дай поверить, О, как сладко верить мне! Значит, был же, был когда-то С теми я, кого искал, Значит, в первый час рожденья Бог меня не проклинал? В святотатственную книгу Богом я не занесен? Мог любить я, мог стремиться, Жизнь моя — не страшный сон?

(Сильно схватывает Болеслава.)

О, чудовище порока! От меня ты укрывался, Видел ты, как я терзался, Слышал тайной муки крик — И немел твой злой язык! Ты кощунственно проник В

грудь невинного ребенка, В незапятнанный мой храм, Лик отца украл ты там, И поставил свой — пред богом, Над божественным порогом! О, чудовище обмана! В час, когда, склонив колени, Я молился — и горел В сердце пламенном мне образ Неизвестный и святой, И отцом его назвал я, И его благословлял я, — Ты во храм мой проникал, Уст моих благословенье Ты, убийца, принимал! Повтори еще, скажи, Что отца родное имя Ты украл, как вор трусливый, Что не твой я сын, злодей.

Болеслав

Сын мой!

Яромир

Нет, молчи, молчи! Повторяй слова убийства, Не священные слова! Я не сын твой! Я не сын твой! За такую весть — спасибо! Ненавидел я тебя, Чуть добро и зло узнал я, Чуть узнал я имя бога; Оттого смертельным взором, Как убийственным кинжалом, Грудь ребенка ты пронзал; Оттого, рукой кровавой Щеки полные лаская, Бледный страх ты насылал, Нежно ты ко мне склонялся, Над убитыми смеялся, Смехом рот кривился злой: «Будь мужчиной, будь со мной!» Я ж глупец, глупец слепой, В глубине души не слышал Потаенных голосов, В кротким сердцем я боролся, Изнемог в борьбе бесплодной, Изливал любовь свою На кровавые седины Палача души невинной! Негодяй, верни назад, Что рожденье мне сулило, Сердца радостный покой, Счастье жизни, сердцу милой, Дух невинности младой!

Болеслав

Боже! Выслушай меня!

Яромир

Кто ты, где отец мой милый? Отведи меня к нему! Пусть он будет земледелом, Утучнившим землю предков Потом хмурого чела, — Этой жизни многотрудной Дай отдаться вместе с ним, Бороздить пласты земли Неподатливой и скудной, И слезами орошать В землю брошенные зерна, И с надеждой робкой ждать Зеленей на пашне черной. Пусть он будет бедняком, Будем с ним в душе влачиться, В жалкой хижине ютиться, В нищете и страхе жить, Хлеб и рубище делить! Под лучом звезды осенней Будет ложем мне земля, Стану я душой блаженней И богаче короля, Очи сном угомоня. Отведи к нему меня!

Болеслав

Хорошо, иди за мной! Он — не бедный земледелец, И не знает нищеты, Нет, он сильный властелин, Здесь, в стране, его все знают, Всем князьям родным считают, Перед ним трепещет мир, Он — отец твой, Яромир. Так воспрянь же духом, сын, Не обижен ты судьбою, Здесь ты — полный господин, Стань уверенной стопою, Гордый граф фон Боротин!

Яромир (испуганно вздрагивая)

А!..

Болеслав

Твой первый детский лепет Раздавался в залах замка, Здесь узрел ты свет дневной, Здесь, хозяина целуя, Сам не ведая, не чуя, Жался ты к груди родной…

Яромир (вскрикивая)

Нет!

Болеслав

Поверь, сказал я правду! Мы пойдем с тобой к нему. Голос строгого закона Для разбойника ужасен, Для родного сына он Будет, может быть, смягчон. Поспешим, пока не поздно, Тяжко раненный лежит он, С ложа встанет ли, не знаю, Нынче ночью он упорно В переходах мрачных замка По следам гнался за нами, И кинжалом поражон.

Яромир

Страшный чорт! Злорадный чорт! Ты разишь единым словом! Нет оружия при мне, Но взамен его природа Ярость лютую гиены Зубы, когти мне дала, Чтоб терзать тебя больнее, Чтоб послать ехидну в ад! Эти руки посильнее, Чем слова твои и взгляд!

(Наступает на него.)

Болеслав

Он сошел с ума! На помощь!

(Убегает.)

Яромир

Это

правда? Это правда, Что сказал мне негодяй? То, о чем лишь помысл бледный, Лишь предчувствие одно Возбуждает дрожь и трепет, Останавливает кровь? Неужели правда? — Да! Да! Сомнений больше нет! Да — взывает бедный разум, Да — взывает мрак души, Образ страшный и зловещий, Проносясь перед глазами, Головой окровавленной Мне кивает: да, да, да! Стон печальный, похоронный, Прозвучавший в страшный час Из груди его сраженной, Слух наполнил навсегда… Замер он, шепнув мне: «да!» Он отец мой, он отец! Сын ему я, сын ему! Кто сказал такое слово? Это слово и убийца В тайниках души дрожащей От себя скрывает в страхе. Кто сказал? Отцеубийца! Сын — убийца! Сын — убийца!

(Закрывает лицо руками.)

Все, что мир святого знает, Что прекрасным называет, Недоступным и святым, Не сравнится с ним одним. С милых уст бальзам струится, Тот, на ком его рука, Лютой бури не боится, Видя свет от маяка; Но безбожник исступленный, Кто заносит на отца Свой кинжал рукой презренной, — Проклят, проклят — до конца! Слышу, слышу в исступленьи Голос вечного Суда: Всем преступникам прощенье, Мне — убийце — никогда! Разрывай свои оковы, Яд порока, проступай, Ад, ворота отворяй, Отмыкаются засовы, Выходите, своры ада: Ложь в веревках и сетях С языком своим лукавым, Зависть с пропастью в очах, Смерть с ножом своим кровавым, Лживой клятвы тонкий яд! Дикий пес богохуленья Злобно скалит волчьи зубы На того, кто ласков с ним! Выходите все на свет, Вам преграды больше нет! За блужданье, за скитанье Не грозит вам наказанье, Не сравнимы все деянья С тем, что сделал я один! Я ли сделал? Я ли это? Я ль виновен пред судьбою? Пусть кинжала лезвее Взнесено моей рукою — Преступленье — не мое! Знаю, это сделал я! Но меж раной и ударом, Меж убийством и кинжалом, Между действием и мыслью — Пропасть страшная лежит, Не могли ее заполнить Никакие мысли мудрых, Ни порывы мощной воли, Ни науки человека, Ни живая сила духа, Ни кичливые открытья, Что живут не дольше дня; В недрах пропасти играют Силы мрачные с судьбой, Кости черные бросают За грядущий род людской. Да, моя была здесь воля, Но судьбе дано свершить, Как ни плачу я от боли, Мне судьбы не отклонить. Кто сказать открыто смеет: Так хочу, да будет так! Все поступки — лишь метанья В ночь случайности, во мрак, Сохранит, иль уничтожит — Кто узнает в вечном сне? Я могу метанья множить, Но решать — дано не мне! Сила мрака, ты не смеешь Крикнуть мне: «Убийца — ты!» Я удар ударом встретил, Но отца убила — ты! Кто стоит передо мной? Что мне шепчет мрак ночной? Дай понять мне знак туманный! Да, ты шепчешь: лечат раны, Исцелить велишь больного… Благодарствуй, вестник добрый, Бог тебя благослови! Упоительной надеждой На его выздоровленье Ты вернул меня любви. Да, он должен исцелиться, Пусть утихнет боль от ран, Их не сын отцу наносит — Злого ада злой обман, Я хочу к ногам приникнуть, Эти раны целовать, Лютый пламень жгучей боли Слез потоком освежать. Нет, над этой мрачной далью Темной силе власти нет, Но над солнцем и звездами — Все хранящий отчий свет. Силы мрачные не властны Над деянием ужасным, И не случай здесь царит; Это бог рукою властной К неизвестной, но прекрасной, Светлой цели нас стремит. Он и мною руководит, Лишь руки я знать не мог; Тот, кто в скорбь меня приводит, Мне в блаженстве недалек.

Между тем окна замковой капеллы осветились и оттуда начинают звучать нежные, но строгие звуки.

Что я слышу? — О, спасибо! О, шепчитесь, звуки рая, Сладко пойте, пойте мне, Словно лебеди ныряя В моря пенистой волне. Вашей сладости небесной Лейте в сердце мне струю, Вашей песнею прелестной Усыпляйте скорбь мою. Знаю, в сладостном напеве Мир душа моя найдет; Тот, кто звал в громовом гневе, Вашим голосом зовет. Есть надежда на прощенье? Вы не скажете мне: нет, И врата уже открыты, Мира вестникам привет!