Том 4. Лунные муравьи
Шрифт:
Соня. Верно, папочка, верно. У народа и душа своя, и плоть своя. Нельзя их убивать. Я не знаю, что с Россией будет, а только одно мне ясно, кто не любит русский перелесок, да василек и мак во ржи, да проселок с колеями, да зеленую церковную луковку, тот не знает и не любит Россию. Если василька синего не надо, да маковых огоньков не надо, если все равно, что они, что апельсинное дерево, – тогда и ничего не надо. Тогда уж лучше сразу отдать все, все. Не нужна мне Россия без василька.
Бланк.
Борис. Да не хочу я этих новых! Противные они у вас какие-то, бумажные. Коли пропадать живым нашим, так к черту и Россию, эту вонючую дыру.
Коген. И дались вам злосчастные васильки да маки. Тут, в Париже, их сколько угодно, из Ниццы каждый день привозят. И маки не такие, как у нас по межам, а прелестные, крупные, махровые и всех цветов. На бульварах старухи продают, ну и покупайте.
Борис. На бульварах все продается, да наши маки не покупные. Впрочем, что спорить? Разные мы люди.
Гущин(встает). Я никогда не мог понять споров. К чему убеждать друг друга? Общаться нужно не мыслями, а ощущениями. У вас, Софья Арсеньевна, ощущения очень тонкие. Я их вполне понимаю.
Соня. Очень жаль.
Гущин. Прозвольте вас поблагодарить, профессор, за ценные указания. (Прощается.)
Арсений Ильич. Не стоит, не стоит.
Гущин делает общий поклон.
Коген. Погодите, я с вами. Хочу вас немножко проинтервьюировать. Иосиф Иосифович, до свидания, до завтра. (Быстро прощается со всеми и уходит, разговаривая с Гущиным.)
Арсений Ильич, Наталья Петровна и Борис провожают их до столовой.
Те же без Когена и Гущина.
Бланк(отводит Соню на авансцену). Что с тобой? Я тобой очень недоволен. Распускаешься. Возьми себя в руки. При других, по крайней мере, держала бы себя прилично. Письма отправила?
Соня. Нет.
Бланк. Ну, это, наконец, просто свинство. Ведь я просил тебя. И того сделать не могла. Это все влияние расслабленного кузена.
Соня(спокойно). Не говори вздор.
Бланк. Надо уходить, мне некогда, дел еще куча до завтра. Дай письма, я сам их снесу. (Уходит с Соней налево.)
Арсений Ильич, Наталья Петровна, Борис.
Борис. До чего декадентство испошлилось.
Арсений Ильич. А разве оно было когда-нибудь не пошлым?
Борис. В нем была своя глубина. Свой соблазн. А теперь слякоть какая-то пошла. Впрочем, может быть, я сам слякоть, оттого и злобствую.
Наталья Петровна. Боря, это все пузыри на воде. А важное в глубине происходит.
Соня входит.
Те же и Соня.
Соня. Ушел декадент.
Наталья Петровна. Соскучилась ты по России, милая. Ну ничего. Весной, даст Бог, все устроится, может, и в Тимофеевское еще поедем.
Соня. В Тимофеевское, в Тимофеевское… Нет, мама, не поедем, нельзя. И не надо. И не хочу в Россию. Я в Россию не вернусь. А ты, Боря?
Борис. Нет.
Арсений Ильич. Так что же вы тут делать-то будете, за границей?
Борис. Жить… или умирать.
Арсений Ильич. Экие вы старики. Никакой игры в вас нету.
Соня. Да, нету, нету… Ничего нету. Старики, синие васильки… Эх, скучно, тушите огни. Так, кажется, Никита во «Власти тьмы» говорит?
Арсений Ильич. Да тушить-то нечего. Зажечь пора. Что это, темнота какая.
Входит горничная.
Те же и горничная, которая подает Наталье Петровне телеграмму и тотчас выходит.
Те же без горничной.
Наталья Петровна(читая). Анюта просит приехать сейчас же. С мальчиками неладно.
Арсений Ильич. Ну, что там, пустяки.
Наталья Петровна. Нет, съездить надо. Поедем-ка со мной.
Арсений Ильич. Избавь, голубушка.
Соня(торопливо). Нет, нет, папа, непременно поезжайте, непременно! Нельзя же так, в самом деле. Проедетесь. Поезжайте.
Арсений Ильич. Да чего ты? Ну хорошо, хорошо. Поеду. Боря, ты обедаешь? Я не прощаюсь.
Борис. Не… не знаю, право.
Арсений Ильич. Чего там, оставайся. И куда пойдешь? А мы сейчас назад.
Уходит, Наталья Петровна тоже, Борис за ними.