Том 4. Солнце ездит на оленях

Кожевников Алексей Венедиктович

17

Один древний философ сказал, что жизнь состоит из мелочей. Прочитав это в старинной книге, Ксандра подумала: «Будто про меня сказано. Вот она, неумирающая правда». Невольно оглядела прожитые годы. Все они состояли из однообразных мелочей. Спросят, как идет жизнь, и рассказать нечего. Сперва долго училась, потом начала учить. Изо дня в день только и делает, что учит детей и взрослых читать, писать, мыть руки, чисто есть, чисто жить… В каникулы, вместо того чтобы отдыхать, учится сама петь, читать со сцены, ставить с учениками спектакли…

Школа

в Лапландии требует от учительницы, наверно, больше знаний и умений, чем университет от профессора. У Ксандры в школе четыре класса. Полагается вторая учительница, но ее нет, и Ксандра всю школу — две смены, в каждой по два класса, — ведет одна. Кроме школы, на ее плечах общежитие в тупе Авдона, где живут ребятишки из других поселков. У нее нет долгих, трудных путешествий, как у Коляна, нет никаких открытий. Самые большие поездки — домой на Волгу да в Мурманск хлопотать об учебных пособиях, о ремонте… Мелочи, мелочи… Но ими так плотно набита вся жизнь, что порой некогда заглянуть в газету. Чего стоит только подготовка к простеньким школьным вечерам, где ребятишки немного поют, декламируют, танцуют. Каждую песенку, декламацию, танец Ксандра десятки раз исполняет сперва одна, затем с артистами. Сама сочиняет маленькие пьески, сама шьет костюмы для артистов.

На лишнюю заботу и тревогу себе, она показала такой вечер Крушенцу, который приезжал в Веселые озера с беседой о кооперации. Он раструбил об этом вечере в Мурманске, и Ксандре прислали вызов приехать на зимних каникулах в город со всеми артистами. Она сперва возмутилась: тащить ребятишек сто километров на оленях да еще несколько часов поездом — это покушение на детскую жизнь. Затем пошла к родителям советоваться. И, удивительное дело, все родители одобряли, радовались.

— Замерзнут, — тревожилась Ксандра.

— Какие-нибудь другие, а наши никогда, — успокаивали ее. — Наши ездить на оленях могут круглый год. А в Мурманск — очень хорошо, весело.

Все восприняли поездку как праздник, срочно сшили артистам новую одежду, обутки. Некоторые из родителей вызвались сопровождать их, чтобы придать смелости тем, которые не бывали в городе и боялись его.

Две недели новых репетиций, споров, волнений: наконец выехали. Ксандра попросила Коляна поехать с ними, для выручки. Она ужасно боялась и за дорогу, и за устройство в городе, и особенно за концерт.

Дорога обошлась благополучно, даже весело, с игрой в снежки, в догонялки. Об устройстве в городе тоже зря тревожилась: на вокзале артистов встретили, жить поместили в школе, питаться прикрепили к столовой бесплатно. Когда Ксандра, похожая в своей оленьей одежде на белую медведицу с выводком белых, серых, бурых медвежат — артистов, появилась в городском клубе, раздались такие аплодисменты, словно все деревянное здание раскатилось по бревешку. Артисты перепугались, некоторые заплакали, чем вызвали новый гром восторга.

Началось представление. Спели довольно стройно «Интернационал». Продекламировали хором «Левый марш» Маяковского. Тут вышла небольшая нескладица: под выкрики «Левой! Левой!» некоторые артисты топали правой ногой. Но у малышей это получилось мило, их снова наградили

аплодисментами. Еще спели и продекламировали кое-что хором. Но петь, декламировать в одиночку, как предполагалось, ребятишки решительно отказались. Такое шумное многолюдье было страшно им, они все время держались за Ксандру и друг за друга.

Надвигался провал. Посоветовавшись с Крушенцем, Ксандра выпустила на сцену Коляна. Он исполнил под гусли песню собственного сочинения «Наш город»:

Это — сон, навеянный тундрой, Виденье, созданное полярным сиянием? Сказка, родившаяся перед глазами полярной ночью? А взойдет солнце — исчезнет сказка? И станет былью пустой берег и пустое море? Нет, не сон, не виденье, а город. Послушай! Он шумит, он живой, настоящий. Потрогай! Он из камня и дерева. И когда морские туманы уходят — Он остается. И когда потухает всякий свет с неба — Он продолжает сиять своими огнями.

Всем понравилось, послышались крики: «Бис!»

На «бис» Колян спел:

На каждой дороге — мой след, Под каждой сосной — костерок. Брожу двадцать восемь лет, Измызгал с полсотни сапог. А все впереди не видать Ни ночи спокойной, ни дня. Хочу заявленье подать, Чтобы возили меня.

В зале снова кричали: «Бис! Браво! Подавай заявленье, пора! Будем возить».

Хуже всего получалось с плясками: ребята не хотели плясать ни одиночно, ни группой.

— Тогда надо что-то другое! — требовал Крушенец от Ксандры. — Эффектное.

— Пусть споет еще Колян, — предлагала она.

Но Крушенец отводил Коляна:

— С него довольно. Нельзя перебарщивать. Выдайте что-нибудь вы! Романс, танец.

— Я ничего не умею и еле держусь на ногах, — отговаривалась Ксандра, хотя и понимала, что последний номер необходим. Она в самом деле едва стояла — так умаял ее этот праздник.

— Ну, скорей! — требовал Крушенец. — Как объявлять?

— Колян, помнишь «Сени»? Сыграешь? — спросила Ксандра.

Он помнил. И Крушенец объявил:

— Русский танец. Исполняет руководительница ансамбля.

«Сени» получились без огонька, усталые, но зрители приняли это как особую манеру исполнения и остались вполне довольны.

На другой день в школу, где остановились веселоозерские артисты, пришел Крушенец, похвалил всех за интересный, искренний концерт, затем повел отдельный разговор с Коляном:

— Я тебе советую поступить в агитбригаду.

— Зачем?

— Петь, играть на гуслях.