Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак
Шрифт:
Пирошка, прочитав письмо упала в обморок, и мадемуазель Фриде пришлось опрыскивать ее водой. Когда девушка пришла в себя, она хотела сразу же отправиться в путь, но старик отец не разрешил ей этого, а приказал заложить лошадей и, нигде не останавливаясь, примчался в Патак.
Бутлер, просияв, бросился ему навстречу.
— Ах, это вы, дорогой дядюшка! Как вы здесь очутились?
Но старик отстранил его:
— Погоди, дорогой мальчик, я еще не знаю, что и как. Теперь ты загадал мне хитрую загадку, и я не могу ее разгадать. Прежде расскажи, как все случилось.
— Где
— Ее подкосило это известие.
— О боже, боже мой!
— Ладно, не хнычь. Поговорим о деле; мне надо знать, что еще можно сделать.
И вновь Бутлеру пришлось от начала до конца пересказать все до мельчайших подробностей.
Узнав о приезде Хорвата, в комнату вошли супруги Фаи. Старики долго обнимали друг друга, потом все вместе принялись возмущаться происшедшим.
Рассказ Яноша несколько успокоил Хорвата.
— Сущая нелепость! Этот брак будет обязательно расторгнут! Да-с.
— Я того же мнения, — сказал Фаи.
— Если есть на небе бог, он не допустит подобной несправедливости, — твердила госпожа Фаи.
— Очень хорошо, что ты приехал, — продолжал Фаи, вновь и вновь пожимая Хорвату руку. — Я сегодня пригласил к ужину Шандора Кёви, знаменитого профессора права, и Криштофа Перевицкого — самого ловкого адвоката в Венгрии. За ним я послал экипаж в Уйхей. Составим маленький консилиум.
— И я хотел предложить что-нибудь в этом роде. Да-с.
— Не оставлять же нам мальчика в беде, — сказал Фаи, с любовью глядя на своего названого сына.
Услышав столько ободряющих слов от своих близких, Бутлер ожил было, как оживает увядшая трава, обрызганная росой. Но тут госпожа Фаи заметила:
— Однако жаль, дорогой Хорват, что вы не привезли с собой нашу Пирошку.
На это Хорват вежливо возразил:
— Сударыня, в подобных вопросах я человек строгий и считаю, что графу Яношу нельзя видеться с Пирошкой до тех пор, пока не рассеется весь этот туман. Да-с, туман!
Ответ Хорвата окончательно сразил графа Яноша. «Пока не рассеется весь этот туман!» Подобное чувство испытывает заключенный, видя, как замуровывают последнее отверстие, через которое могли проникнуть к нему лучи солнца.
Что с ним будет, если он не сможет видеть Пирошку? «Пока не рассеется весь этот туман…» А если он долго не рассеется?
Тут господин Хорват и госпожа Фаи заспорили, как это было вообще принято в те времена, о том, кто старше, хотя это было совсем нетрудно установить — стоило только вспомнить, в каком году каждый из них родился. Но законы вежливости заставляли усомниться в старшинстве собеседника, и они наперебой принялись величать друг друга «дражайшей племянницей» и «дражайшим племянником», пока не приехали долгожданные гости — сначала Шандор Кёви, а немного погодя и Криштоф Перевицкий. Последний был человек со странностями, таких немало было в ту пору в Венгрии. Он имел обыкновение носить при себе сразу по нескольку пар часов, для чего у него на жилете были сделаны даже дополнительные карманы. За день он неоднократно сверял и регулировал свои многочисленные часы и вообще возился с ними, как другие с собаками или лошадьми, полагая, очевидно, что после того, как он
Появляясь в каком-нибудь доме, Перевицкий прежде всего вынимал часы и спрашивал у хозяина, сколько времени.
Он и сейчас не изменил своей привычке, и первыми его словами, обращенными к Фаи, были:
— Сколько на ваших, милостивый государь?
— Пять минут девятого.
— Черт побери! — воскликнул адвокат. — Вы счастливый человек, сударь.
— Почему же, мой дорогой?
— Потому что ваши часы идут совершенно так же, как мои. Это великое дело, уверяю вас. Вчера я был у графов Андраши в Тёкетеребеше. Так, вы знаете, все часы показывали разное время. Некоторые спешили на четверть, а то и на полчаса.
— Ничего удивительного. Дорогие часы, как и дорогие лошади, ходят быстрее дешевых.
Перевицкий рассмеялся:
— Шутка неплохая. Поздравляю от чистого сердца, превосходные часики. Если вздумаете их когда-нибудь продавать…
— Знаете, дорогой, если мы выиграем процесс, я подарю их вам сверх гонорара. Так уж, видно, суждено: одну луковицу у меня черт утащил, другую я сам ему отдам. Ведь между адвокатом и чертом нет разницы, не так ли, господин Кёви?
Господин Кёви мило заморгал глазами, опушенными седыми ресницами, и добродушная улыбка заиграла на его губах. Перевицкий же, потирая руки, отвечал:
— Благодарю вас, сударь, я к вашим услугам.
Мужчины отправились совещаться, а хозяйка — на кухню: столь уважаемым господам, которым приходится напрягать свой ум, необходим сытный ужин.
Фаи пригласил на совещание и Жигу Берната, который впервые участвовал в такой серьезной конференции ученых мужей и смущался, как красная девица.
— Мы просили пожаловать вас, господин Кёви, и вас, господин Перевицкий, — начал Иштван Фаи, — чтобы вы дали совет в одном неприятном деле. Вероятно, вы оба уже слышали о том, что произошло?
Адвокат действительно уже знал о случившемся.
— Еще бы! Как не слыхать о бракосочетании графа Бутлера Парданьского, которого имею честь видеть здесь! Прескверная эта история, надо сказать.
— Не пугайте нас, господин Перевицкий. Быть может, вы соблаговолите выслушать сначала все обстоятельства дела?
— В этом-то как раз и нет никакой необходимости, — заметил адвокат.
— Как? — прервал его Кёви. — Ведь вам известно об этом случае лишь по слухам. Не зная истины, нельзя брать на себя смелость делать заключение по делу.
— Истина — вещь второстепенная, — упорствовал Перевицкий, — тем не менее следует послушать, так как по этому можно будет судить, какие из своих лживых утверждений сможет доказать наш противник.
И граф Янош — кто знает, в который раз, — снова от начала до конца рассказал всю историю. Жига добавил то, что было известно ему. Слушая их, Перевицкий присвистывал, гмыкал, делал какие-то заметки на лежавшем перед ним листе бумаги и время от времени восклицал: «великолепно», «ну-ну», «ого-го». Словом, было видно, что он потешается над всем этим и смотрит на дело, как портной на сукно, вслух раздумывая, что из него можно будет выкроить.