Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак
Шрифт:
— Ну, теперь пошли к вице-губернатору, ибо periculum in mora [86] . Сегодня же ночью брахиум * должен отправиться в Рёске.
В передней старый слуга Мате Бакша, в прошлом куруц, смазывал салом сапоги. Увидев, что его господин собирается куда-то идти, он в крайнем изумлении загородил ему дорогу.
— Нет уж, барин, — заворчал слуга, — из этого ничего не получится — на ночь глядя отправляться на прогулку в город! Я не допущу этого. Вы больны, извольте-ка оставаться в постели, а не то я сейчас же доложу барыне.
86
Промедление
— Нет, ты не сделаешь этого, старый сухарь, — прокричал ему в уши Иштван Фаи (старый слуга, привыкший к голосу пушек, был туг на ухо). — Не сделаешь, понял? Дело солдатское — сегодня ночью мы начинаем военную кампанию против одного злодея. Это тебе не тюльпанные луковицы! Понял? Ну, что я сказал?
Для верности приходилось заставлять слугу повторять сказанное, чтобы убедиться, хорошо ли он все расслышал.
Лицо старого Мате просияло: его господин уже смеется над историей с луковицами (большая беда излечила малую).
— Что это дело солдатское, — отвечал он, — и что я не пойду к барыне с рапортом…
— Но если она позвонит среди ночи и спросит обо мне, скажи, что я спокойно сплю в постели. Так что сейчас делает барин?
— Его благородие спокойно спит в постели.
— Ты на диво понятлив, Мате! Но что ты хватаешься за мой сюртук? Норовишь застегнуть? Не касайся меня, пожалуйста, своими жирными пальцами, а не то получишь по загривку.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Брахиум
Они быстро зашагали по главной улице. Господин Фаи шел пружинистой походкой старого гренадера, позабыв о своей подагре.
Все говорило о том, что вице-губернатор и его гости еще не отошли ко сну. Вокруг дома барского управляющего сновало множество людей, все окна были ярко освещены. Женщины, девушки и парни, всякого рода праздношатающиеся сбежались сюда: одни — поглазеть на живого вице-губернатора (и через окно не каждому это удается), другие — послушать музыку. Звуки ее мягко лились в открытые окна и казались такими чистыми, словно они не касались еще господского слуха. Не удивительно, что у парней сердце щемило от сладкого и волнующего пения скрипки; кто посмелее, подхватывал за талию первую попавшуюся красотку — благо в темноте все кошки серы — и кружил ее прямо на дороге, пока какая-нибудь проезжая повозка не расстраивала танец.
В воротах господского дома толпились стройные гусары, жандармы, гайдуки; они весело заигрывали с наиболее смелыми молодками, которых так и тянуло к ярким мундирам.
Женщины подходили все ближе и ближе к освещенным окнам, где лучше можно было разглядеть их рожицы. Здесь, при свете, молодки становились еще кокетливее, и это разжигало любовный пыл гусар.
Просторный двор был забит колясками, ландо, бричками и самыми разнокалиберными господскими повозками. Слуги, собравшись возле конюшни и посасывая трубки, перемывали косточки всей комитатской знати.
Важная персона был земпленский вице-губернатор, разве что с самим солнцем можно было его сравнить; за ним всегда следовал целый сонм блуждающих звезд, образующих его свиту. В Патак привело его, конечно, не только убийство — оно лишь совпало с очередным выездом; каждую весну и осень посещал он наиболее крупные пункты своего комитата: Патак, Хомонну, Токай и Премонтрейский монастырь в Лелесе. Всюду в его честь устраивались грандиозные приемы, а кое-где в ознаменование такого события даже салютовали из пушек. Выезды его сопровождались большой помпой: четверка серых в яблоках лошадей, на козлах — кучер
И сегодня здесь собралось все окрестное дворянство — Мельцеры, Докуши, Бониши, Янто, Гилланьи и Семере, близнецы-гиганты Бодо (трудно было поверить, что эти дюжие молодцы рождены одной матерью, а не совместными усилиями двух матерей), и стройный, изящный Шеньеи (сбруя на его лошадях позвякивала так музыкально, что деревенские молодки бросали квашню и, как были, с руками по локоть в тесте, спешили к воротам — посмотреть на проносившийся экипаж. Бубенчики позвякивали, а женские сердца стучали им в такт).
Сюда же, словно кулики осенью, слетались и неисправимые картежники. В таких случаях обычно велись крупные игры, а нюх у картежников необыкновенно тонок: они-то уж точно знали, когда вице-губернатор будет в Патаке. Семейство Ибраньи, граф Вандернат, Пилиши и Векеи начали съезжаться еще со вчерашнего дня; правда, Пилиши, как рассказывают, вернулся с полпути: у Борши ему перебежал дорогу заяц, и после такого дурного предзнаменования он почел за благо вернуться домой и сесть за пасьянс. Среди гостей были такие уважаемые ученые мужи, как, например, члены комитатского суда Антал Сирмаи и Ференц Казинци, которые могли заставить покраснеть каждого, кто согрешит против норм языка.
Вот и сейчас, ночью, чем еще могли заняться господа, как не картами? Гости уже давно оставили большой стол, ломившийся под тяжестью яств, и разместились за ломберными столиками. Управляющий имениями герцогов Бреценхейм, Амбруш Балашхази, который щедро угощал комитатских вельмож, а издержки относил за счет расходов по имениям, то и дело извинялся перед дорогими гостями:
— Простите меня, господа, что, принимая вас в своем скромном доме, я предложил лишь самые обыкновенные кушанья и не смог угостить вас таким дорогим и изысканным блюдом, какое получили сегодня на завтрак словаки у господина Фаи.
Почтенные же господа, вполне насытившись, охотно простили ему и немало посмеялись над историей с тюльпанными луковицами, особенно те, которые были в выигрыше.
Хозяин дома позаботился и о тех, которым не везло. Он раскрыл большой железный сундук, стоявший в зеленой комнате, где хранилась господская казна в золотых монетах, в талерах, банкнотах, да так и оставил его открытым, объявив об этом во всеуслышание (сам он тоже собирался сесть за винт в дальней комнате):
— Кому понадобится, может брать отсюда взаймы! Конечно, ему легко было проявлять щедрость. В те времена еще не было ни бедных дворян, ни мошенников, ни растратчиков; что касается незадачливых игроков, — а такие и тогда водились в изобилии, — то они часто и охотно навещали железный сундук, черпая оттуда, сколько душе угодно; было б неприлично их контролировать. И тем не менее наш достойный господин Амбруш Балашхази клялся и божился, что гости так аккуратно возвращали долги (тут же клали в сундук или присылали позднее), что итоговые подсчеты казны сходились до последнего гроша.