Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак
Шрифт:
В противоположность Перевицкому, господин Кёви, крупный ученый-юрист, о котором Казинци сказал однажды, что каждое его слово достойно быть высеченным на мраморе, то бледнел, то краснел от негодования, беспокойно ерзал в кресле и нетерпеливо шаркал ногами по полу.
Когда повествование было закончено, все повернулись к нему, с нетерпением ожидая от него ответа, как от оракула.
— Так вот, господа. Случай сей — не теленок, не бочка и, тем более, не бракосочетание, — начал Кёви в той же манере, в какой обычно начинал свои лекции, полные красочных сравнений и ярких образов. — Потому что у теленка есть четыре ноги, у бочки — обручи и дощатые стенки, а брак возникает лишь тогда, когда имеется налицо взаимное согласие двух особ противоположного пола. Правда, венчание состоялось в присутствии священника. Но ведь в присутствии священника в прошлом году у вас, господин Фаи, на празднике сбора винограда готовили жаркое из баранины. Однако это жаркое нельзя было назвать браком, хотя в нем наличествовали части овцы и части барана. Что касается варева Дёри, то оно достаточно дурно и, надо думать, не пойдет повару на пользу. Таким образом, здесь можно возбудить двоякого рода процесс: во-первых, перед администрацией комитата — по поводу посягательства на личную свободу графа Яноша Бутлера и принуждения его к браку; а во-вторых, перед судом каноников, но не о расторжении брака, потому что его не было, а лишь о признании недействительными брачных уз, поскольку священник, пусть и принудительно, пародируя церковный обряд, все же соединил руки молодых людей под епитрахилью.
Перевицкий кивнул головой в знак согласия:
— Верно, так и есть.
А Фаи и Хорват спросили одновременно:
— Как вы думаете, господин профессор, какой будет исход процесса?
— Можно с уверенностью сказать, что, раз бракосочетание незаконно, священника упрячут в тюрьму (notabene: я бы, например, руки ему отрубил, которыми он держал епитрахиль).
— Ну, а Дёри что сделают?
— Его тоже за решетку (notabene: я бы и имущество его конфисковал). Всех в тюрьму засадят, и жандармов и свидетелей (notabene: им бы я велел уши отрезать, чтобы некуда было вату запихивать).
Слушая это, Криштоф Перевицкий отрицательно качал головой и махал руками, словно отгоняя мух, садившихся ему то на нос, то на лоб. Но поскольку мух в комнате не было, такое его поведение не предвещало ничего доброго.
— К сожалению, я совсем другого мнения, — каким-то необычным, шипящим голосом произнес он. — Не все часы показывают время одинаково, и не все люди рассуждают на один манер, — в частности, не так, как уважаемый профессор. Да это и понятно: такая голова — одна на всю страну! Это каждому известно, об этом и воробьи чирикают на всех перекрестках. Ах, как было бы хорошо, если б у всех были бы такие же головы! Но, к великому огорчению, это далеко не так. Ваше дело, господа, как раз и будут рассматривать не такие головы. Какую же ценность имеют для нас суждения уважаемого господина профессора? Никакой. Лучше пригласите-ка такого человека, у кого ум хоть и не столь глубокий, но более практичный. И такой человек — я. Все происшедшее представляется мне таким образом, что достигнуть успеха будет нелегко. Перочинный ножичек Фемиды пригоден для того, чтоб отточить гусиное перо или почистить ногти, но для нас — поскольку нам придется воевать с самим дьяволом — нужно дьявольское оружие. Если Дёри решился на такое преступление, совершенно ясно, что он все очень хорошо продумал и крепко-накрепко приковал к себе свидетелей, которые будут показывать совсем не так, как здесь рассказывал его сиятельство граф Бутлер Парданьский. Они присягнут, что все произошло, как полагается. Поп тоже подтвердит, что жених сказал «да» и «люблю». Более того, явятся и новые свидетели — те, что утром после брачной ночи нашли жениха и невесту вместе. И когда эти свидетели предстанут перед судом каноников и расскажут, что «видели», вот тогда я попрошу обратить внимание, каким ничтожным клопиком будет выглядеть перед судом наша правота, хотя введем мы ее в зал львом рыкающим.
Тут разом вскочили оба старика.
— Разве нет в нашей стране законов? — стукнув кулаком по столу, воскликнул Иштван Фаи.
— Законы, разумеется, есть, и законы строгие, но в этом деле решающее слово будет за попами, а попы сильнее законов.
Профессор Кёви слушал адвоката Перевицкого с пренебрежительной улыбкой. Он снял с пальца большое кольцо-печатку, на котором разноцветными огнями играл благородный опал, подаренный ему в Берлине прусским королем за диспут с учеными, и, подбросив его в воздух, поймал на лету. Так он обычно забавлялся, выслушивая ответы своих учеников.
— Ну что же, — сказал Кёви. — Предположим, барону Дёри удалось подкупить свидетелей. Но подъемная машина — она-то будет свидетельствовать о насилии?
— Не беспокойтесь, Видонка упрячет подъемную машину.
— Тогда возьмем Видонку…
— А Видонку упрячет Дёри.
Бутлер был ни жив ни мертв, словно присутствовал на собственных похоронах. Перевицкий каждым своим словом будто вбивал один гвоздь за другим в крышку его гроба. Наконец Янош не выдержал и вскочил со стула.
— Если мы проиграем этот процесс, я пристрелю Дёри, как собаку, — задыхаясь от гнева, закричал он, — и вместе с ним всех судей, а затем застрелюсь сам.
— Ну-ну, — остановил его Миклош Хорват, — потише, сынок. Если такие угрозы просочатся наружу, они только осложнят дело. «Молчать и действовать» — вот что должно стать нашим девизом.
— Да, но ведь господин Перевицкий говорит, что мы проиграем процесс!
— Я этого не говорил, — возразил Перевицкий. — Я только сказал, что наша правота немногого стоит. Красив лик ее, да руки коротки; следовательно, их нужно удлинить.
— Каким же образом?
— Золотом, мой дорогой! Золотом можно удлинить ее руки.
Бутлер посмотрел на опекуна: он еще не решался распоряжаться своим имуществом самостоятельно, так как был совершеннолетним всего лишь неделю. Фаи понял его вопрошающий взгляд.
— Я так управлял твоими имениями, сын мой, — не без гордости заявил он, — что судей своих ты сможешь усадить в кресла из литого золота.
— Чтоб потом они могли унести эти кресла с собой, — не без издевки добавил старый Хорват. — Теперь и я вижу, что господин Фаи рассуждает здраво и что нам нужно бороться всеми силами и всеми средствами, используя и наше влияние, и осведомленность, и деньги. Я одобряю его образ мыслей, потому что процесс — это сражение, а как выиграть сражение — нам дал рецепт генерал Монтекукколи. Ну что же, у меня ведь тоже найдутся деньжонки. Будем драться до конца. Так или иначе, но нам нужно победить!
Старый Хорват раскраснелся и даже похорошел. Бутлер подбежал и порывисто обнял его.
Но тут господин Кёви неожиданно пришел в негодование и так стукнул знаменитым королевским перстнем по столу, что стол загудел. Профессор заявил, что немедленно уходит, и господин Фаи не смог бы его удержать, не ухвати он его за лацкан долгополого профессорского сюртука.
— Клянусь, я не выпущу вас!
— Вы призвали меня сюда, — бушевал оскорбленный профессор, — чтоб я рассказал вам о полете орлов, а сами принялись советоваться о том, как набить животы шакалам. Отпустите меня!
Кое-как его уговорили, но он не мог скрыть своего недовольства и всевозможными колкостями то и дело давал почувствовать свое презрение. Когда граф Бутлер просил адвоката поторопиться с процессом, потому что каждый час разлуки с любимой невестой равен для него году, Кёви язвительно заметил своему ученику:
— И не надейся, мой дорогой, ибо колючка во мгновение ока проникает в ногу, но пока ее извлекут оттуда, приходится возиться несколько часов, и если делом займется добрый, честный фельдшер. А вот если колючку примутся вытаскивать адвокаты-крючкотворы, то они сначала засунут ее еще глубже, чтоб подольше затянуть лечение.
Бутлер не знал, что и отвечать, но старый Хорват подозвал его к себе и шепнул ему на ухо:
— Не слушай ты этого Кёви. Он не от мира сего. Он мудр и прямолинеен, а нам нужен хитрый пройдоха-адвокат, прошедший огонь, и воду, и медные трубы. Перевицкий как раз такой и есть, нужно отдать ему должное. А что касается ускорения процесса, положись на меня, я позабочусь об этом.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Приготовления
С этими словами господин Хорват поднялся и, отведя господина Фаи в оконную нишу, тихо совещался с ним некоторое время, а затем сообщил адвокату, что они предлагают ему вести процесс на следующих условиях: если он выиграет дело в течение года, получит гонорар в пять тысяч золотых; если сумеет справиться раньше года, то за каждый месяц получит еще по тысяче золотых; если же процесс протянется свыше одного года, гонорар уменьшится за каждый месяц на двести золотых. Согласен он на такие условия или нет?