Том 5. Лесная капель. Кладовая солнца
Шрифт:
Цветы ждали пчел, а если цветы ждали, значит, и солнце тоже их ждало, и если мы о цветах по себе говорим, то почему же не сказать и о солнце, что солнце, дающее нам жизнь, нуждалось в пчелах. Солнце, цветы, люди – все ждали.
Есть вещи на свете первоначальные в своем добре и всем понятные, соединяющие в себе природу и человека древним союзом, и среди этих вещей первое – хлеб. Но только надо быть очень голодным, чтобы в хлебе чувствовать солнце, и нам легче это видеть на веществе меда. Вот отчего множество людей, ожидавших прибытия пчел на станции Апатиты
И даже когда откатилась дверь вагона-холодильника и те ползуны-пчелы, завидев свет, вылетели и принялись жалить кого в щеку, кого в нос, кого в левую сторону, кого в правую, кого сквозь рубашку, кому под рубашку, то все, глядя друг на друга, покатывались со смеху.
Так просто и весело начали жизнь свою пчелы за Полярным кругом.
Больше половины пчелиных семей осталось здесь, в Хибинах, и сейчас же на машинах, в сопровождении так заботливо подготовленных пчеловодов, были привезены на пасеки в совхоз «Индустрия», в Ботанический сад и в Мончегорск.
Но и тут, как всегда в новом деле, упустили позаботиться о запасе сахара на случай, если пчелы прибудут голодными. Вот почему первая радость встречи скоро сменилась тревогой.
Ни на ком вины в этом не было, но летнее солнце на Севере, когда надо бы ему дать всем покой и скрыться за горизонтом, тут не скрывается. И кажется тогда, что это оно из-за тебя остановилось, стоит, смотрит с упреком и спрашивает:
– Почему ты не позаботился?
Надо очень привыкнуть к местной природе, чтобы вечный глаз этого полуночного свидетеля твоей жизни не мешал бы тебе спать.
И как же тихо бывает в Заполярье в эти солнечные ночи! Жук пробирается между стеблями цветущей черники – и так слышно! Вот какая бывает тишина, что слышно, как храпят ночующие в кронах деревьев глухари.
Ночь проходит без времени, в неизменном свете полуночного солнца, и рассказывать об этой ночи – значит говорить о себе: каждый переживает по-своему. Общая жизнь начинается игрою на солнце, и тогда немного знобит, крикнут полярные куропатки – и, как по сигналу, все умываются, и все начинает сверкать.
Отлично тихая, и светлая, и теплая была у пчел эта первая ночь. Усталые и голодные пчелы, наверно, хорошо спали, и слышно было, как они «гудели». Однако и в эту ночь матка в улье червила.
При первом живом утреннем свете солнца пчелы проснулись и тут же, конечно, выслали разведчиц. В это время в тундре цвела вся черника, морошка, мышиный горошек, багульник, начинал зацветать Иван-чай. Недолго летали разведчицы, вернулись и по-своему, танцами своими, дали знать, где что цветет, что поближе, что подальше и куда и кому лучше лететь. После того рабочие пчелы полетели за взятком, а матка червила.
В этот первый день усталые, измученные и голодные пчелы в среднем собрали на семью по два килограмма меду, а были такие сильные семьи, что нанесли в один первый день по четыре килограмма на семью!
Конечно, и вторую ночь солнце на ночь остановилось и осталось на небе свидетелем души человеческой,
Было записано на пасеках, что в первый день пчелы работали за полночь и уснули в половине второго, на второй же день легли до двенадцати, а встали в четыре утра, в третий день работали с восьми утра до десяти вечера.
Вторую партию пчел научный сотрудник Родионов привез в совхоз «Арктика» возле Колы. Устанавливая ульи на пасеке, он ничего не знал о судьбе пчел, оставленных им в Апатитах. Лично он присутствовал при вылете пчел здесь, в Заполярье, впервые только тут, возле Колы. С волнением он открыл летки и еще больше взволновался, когда увидел, что пчелы облетелись, а потом поднялись и пошли за взятком.
Вскоре прибежал какой-то мальчик с криком:
– Скорей, скорей, идите, бегите, глядите на пчел!
И, схватив за руку, потащил Родионова, повторяя:
– Дяденька, дяденька, они все упали!
В тревоге бежал за мальчиком пчеловод, напрасно повторяя вопрос свой:
– Куда упали?
Мальчик отвечал:
– В реку, дяденька, в реку упали.
Прибежали к реке Коле, и тут все стало понятно. Берег Колы – широкая песчаная отмель. На эту отмель прибывает вода и уходит не вся: в ямках вода остается, и вся волнистая отмель была сейчас, как тысячи чашек с водой, и на краях всех этих чашечек вплотную одна к одной сидели пчелы и, с дороги мучимые жаждой, пили и пили заполярную воду.
Как тут не обрадоваться!
После недолгого отдыха на водопое пчелы покидали отмель и скрывались из глаз за рекой.
При обыкновенных полетах за взятком так не бывает. Но недолго пришлось об этом раздумывать. Скоро потом на тропинке за рекой с большим букетом заполярных медоносов показалась девушка, и Родионов узнал в ней Эльзу из тундры, столь славно убедившую заведующего райсельхозотделом на Оке продать пчел.
Встретясь, новые друзья, конечно, обменялись общей фразой:
– Как свет невелик!
И после того она сказала:
– Идемте скорее на пчел смотреть! Они на том берегу сидят на этих самых цветах.
И когда пчеловоды пришли в тундру, там сплошь на цветах были пчелы, и каждая пчела сидела на своем цветке.
А вечером было и в «Арктике», как в «Индустрии», и в Ботаническом саду, и в Мончегорске: каждая семья собрала меду от двух килограммов до четырех.
Последняя партия пчел совершила путь по Баренцеву морю и потом из Печенгской губы на машинах в самую Печенгу. Особенно трудно было с пристани на руках подавать ульи на корабль, высоко поднятый приливом, и обносить висящие шлюпки. Опасно было везти пчел на машинах по неровной дороге, но тем радостней было потом встретить их уже почти под семидесятой широтой со взятком, превышавшим нормы на более низких широтах Заполярья. И тут определилось довольно отчетливо правило, что чем северней и чем больше света, тем больше нектара в цветах и тем больше ежедневный у пчел медосбор.