Том 5. Письма из Франции и Италии
Шрифт:
«В сущности, это был вовсе не социализм, а прекраснодушная фраза, доброе мечтание…», – характеризовал тогдашние социалистические воззрения Герцена Ленин (В. И. Ленин. Сочинения, т. 18, стр. 10). Именно этим иллюзиям, утопическим мечтаниям и суждено было разлететься в прах при столкновении с реальностью классовой борьбы в капиталистической Европе, вскоре дошедшей до своих высших форм – революции и гражданской войны.
«Письма из Франции и Италии» в полной мере раскрывают силу этих иллюзий у Герцена перед революцией и в начале революции. С особой наглядностью обнаруживают их живучесть и цепкую власть «Письма с via del Corso»<.> Восторженный тон этих писем, идеализация итальянской буржуазии и затушевывание классовых противоречий, которые Герцен так отчетливо различал во Франции, – все это не было случайным. Это можно объяснить прежде всего тем, что в Италии в значительно б'oльших размерах, чем во Франции, сохранялась почва для буржуазных иллюзий Герцена. Приехав из Франции в Италию (1847 г.), Герцен увидел тогда еще революционную буржуазию, он наблюдал в действии революционную буржуазную демократию в условиях неразвитых классовых противоречий незрелого капитализма. Его иллюзии, уже пошатнувшиеся от ударов французской действительности, вновь временно окрепли на итальянской почве.
Возвращение во Францию, куда весной 1848 г. Герцен «летел на крыльях», охваченный восторгом от вестей о начавшейся всеевропейской революции, быстро рассеяло эти расцветшие было иллюзии и нанесло им смертельный удар. Герцен не понимал тогда буржуазного характера революции 1848 г. Подобно многим другим представителям домарксовского социализма, он принял установление демократической республики
При всех своих идейных блужданиях Герцен проявлял часто замечательный реализм исторического мышления, делал глубокие наблюдения над классовой борьбой в буржуазном обществе, – наблюдения, в которых отразились большие куски жизненной правды. Многие страницы этих писем содержат оценки исторических событий революции и характеристики ее действующих лиц, поразительно перекликавшиеся с соответствующими оценками и характеристиками К. Маркса. Особый интерес в этом отношении представляет исторический очерк начального периода французской революции 1848 г., который Герцен набросал для своих русских друзей в серии писем «Опять в Париже». Встречающиеся в этом очерке следы идеалистических иллюзий Герцена и его мучительного духовного кризиса не могут заслонить содержащегося в нем превосходного анализа действующих сил февральской революции во Франции. Предпринятый Герценом «холодный разбор» февральского периода как «истории реакции», которая началась – подчеркивал он – «не с 23 июня, а с 25 февраля», разоблачение контрреволюционности внутренней и внешней политики буржуазных республиканцев, гневно-саркастическая критика демократической партии за ее «консерватизм в революционном деле» – все это во многом приближается к тому, что говорил об этом периоде в своих исторических работах К. Маркс. Разумеется, и в методе анализа исторических событий, и в самом подходе к ним между Герценом и Марксом были коренные различия, обусловленные принципиальной противоположностью утопического и научного социализма, идеалистического и материалистического понимания истории. При всем том в герценовских письмах-статьях о революции 1848 г. обнаружилось все превосходство революционного мыслителя, вплотную подошедшего к диалектическому материализму, над тогдашними представителями западноевропейского утопического социализма.
В своей критике буржуазного строя Западной Европы Герцен высказал ряд интереснейших мыслей о сущности буржуазной культуры и затронул вопросы будущей социалистической культуры. В постановке этих вопросов сказалась широта обличительной критики капитализма у Герцена, – она касалась всех сторон общественного бытия и судеб человека при господстве буржуазии. К пониманию пороков буржуазной цивилизации Герцен был подготовлен развитием своих социалистических убеждений еще до отъезда за границу. В своем дневнике 17 июня 1844 г. он отметил, например, по поводу фактов бесчеловечной эксплуатации силезских рабочих предпринимателями, насколько правы были фурьеристы, когда «обличили меркантилизм и современную индустриальность, как сифилитический шанкер, заражающий кровь и кость общества!» (см. т. II наст. изд., стр. 360). Но тогда эта критика носила у Герцена в большой мере отвлеченный характер. По приезде за границу, непосредственно соприкасаясь с буржуазной цивилизацией и наблюдая буржуазную культуру, Герцен пошел в этой критике гораздо дальше, он глубже заглянул в суть вещей. Он постигнул лицемерие буржуазной цивилизации в целом, ее уродство, ee антинародную сущность. Он понял, что буржуазная цивилизация обрекает народные массы на невежество, так как «нет образования при голоде». Охватывая взором многообразные признаки вырождения буржуазной культуры, Герцен разглядел печать идейного и морального растления, наложенную на нее буржуазией, ставшей господствующим классом. Это «мещанское растление, – передавал потом Герцен свои впечатления, – пробралось во все тайники семейной и частной жизни» («Былое и думы», часть V, «Западные арабески», Тетрадь вторая, II. Post scriptum).
Подводя итоги своим наблюдениям над французской буржуазной культурой накануне революции 1848 г., Герцен писал: «Смерть в литературе, смерть в театре, смерть в политике, смерть на трибуне<…>». Но тут же он указывал на другое – на ростки новой культуры, идущей из среды трудящихся масс, на то, что «где-то внизу» раздаются «какие-то крики титанов, что-то сильное и страшное, как будто из могучей и здоровой груди».
После поражения революции 1848 г., в наиболее острый момент своего духовного кризиса, Герцен приходит к выводу, что буржуазная цивилизация обречена на гибель, на уничтожение, так как эта цивилизация массам «ничего не дала, кроме слез, нужды, невежества и унижения». Свой вывод о предстоящей гибели буржуазной цивилизации Герцен сопровождает однако оптимистическим предвидением: на смену явится новая культура и в ней «основной той будет принадлежать социализму».
Впоследствии, развивая свои мысли по данному вопросу, Герцен писал, что погибнет не вся буржуазная цивилизация, –
Глубокие мысли об искусстве можно найти в той части «Писем с via del Corso», где Герцен говорит о великих памятниках и произведениях итальянского искусства эпохи Возрождения. Здесь выявилась основа эстетических воззрений Герцена, видевшего источник прекрасного в «мире действительности и жизни». Религиозно-мистическое искусство, оторванное от реальной жизни человека, Герцен считал лишенным подлинно эстетической ценности. В своих оценках итальянской живописи, скульптуры, архитектуры Герцен утверждал идею великого реалистического искусства, такого искусства, которое отражает развитие жизни и творческой силы человека, вовлекает народ в активную историческую деятельность, не только возвещает ему светлое будущее, но и помогает завоевывать и строить его.
«Письма из Avenue Marigny» сыграли в истории русской общественной мысли весьма значительную роль. Вокруг них в России разгорелись споры, продвинувшие вперед начавшееся размежевание демократического и либерально-буржуазного лагерей. Герценовская критика буржуазной культуры, переросшая в обличение буржуазного общества, явилась своего рода оселком, на котором испытывалось и выявлялось принципиальное отличие демократической и социалистической идеологии Герцена и Белинского от буржуазной идеологии «западников». Показывая реакционный облик господствующего класса Франции, Герцен возврашал русского читателя «Писем» к вопросу о современном состоянии России. Московские друзья Герцена сразу уловили, что мысли автора «Писем» незримо связывают анализ положения дел во Франции с размышлениями о будущем России, русского народа. Герценовская критика французской буржуазной культуры резонно представилась им своеобразным выступлением против идеализации общественных отношений Западной Европы русскими либералами. Как известно, полемику с ними Герцен вел еще до своего отъезда за границу. Неудивительно, что первые же критические замечания Герцена о французской буржуазии и ее вырождающейся культуре были встречены «западниками» в штыки. «Одни вступились, – писал Герцен в пятом письме, – за французскую буржуазию, за немецкую кухню», все упрекали его «за неуважительный тон, за легкость и поверхностность<…>». «Я читал его <Герцена> письмо к Щепкину с большим огорчением, – писал в мае 1847 г. В. П. Боткин своим друзьям – Анненкову и другим. – Он такого вздору наговорил! Bourgeois, видите, виноват в том, что на театрах играются гривуазные водевили» («П. В. Анненков и его друзья», СПб., 1892, стр. 540). Еще более отрицательным было отношение либеральствующих «западников» к критике буржуазии в опубликованных в «Современнике» «Письмах из Avenue Marigny». Боткин, похвалив статьи Герцена за увлекательность и «игривость», возмущался тем, что «Герцен не дал себе ясного отчета<…> в значении bourgeoisie, которую он так презирает», и провозглашал: «<…> дай бог, чтоб у нас была буржуазия!» (там же, стр. 551). «Отечественные записки» устами своего критика Галахова также объявили о том, что «недовольны» «Письмами из Avenue Marigny». «Буржуазия создала силу Франции, – писал Галахов, возражая Герцену, – неужели русский путешественник XIX столетия не видит в ней ничего, кроме злоупотребления власти?» (03,1848, № 1, стр. 22). Галахов упрекал Герцена в том, что «взгляд его заимствованный. Заимствовал же он его из мнений той котерии, которая в истории видит борьбу пролетариев с буржуазиею, бедного и богатого класса народа» (там же). Значение этого спора подчеркивается тем фактом, что решительным защитником Герцена от нападок Боткина и других поклонников буржуазии выступил В. Г. Белинский. Идеи герценовских статей были известны великому русскому критику еще до появления «Писем из Avenue Marigny» в печати. Белинский побывал в Париже в конце лета и осенью 1847 г. и, как он сообщал Боткину в декабре того же года, Герцен писал свои «Письма» при нем, на его глазах.
По свидетельству В. Г. Белинского, вопросы, поставленные Герценом в его «Письмах», породили дискуссию и в кружке его русских друзей в Париже. Бакунин доказывал Белинскому, что «избави-де бог Россию от буржуазии». Сазонов и Анненков упрекали Герцена в том, что он толкует слово «буржуазия» слишком неопределенно и сбивчиво и не учитывает, что понятие это охватывает не только крупную буржуазию, но и среднюю и мелкую буржуазию. С данным упреком был, повидимому, согласен и Белинский. Он повторил его в своем отклике на «Письма из Avenue Marigny» в статье «Взгляд на русскую литературу 1847 г.». Но либеральную апологетику капитализма и буржуазии Белинский решительно отвергал. В своем письме к Боткину Белинский дал горячую отповедь либеральным противникам герценовской критики буржуазии: «<…> не знаю, господа, – заявлял Белинский либералам-«западникам», – может быть, вы и правы, но я что-то слишком глуп, чтобы понять вас в вашей мудрости. Я не говорю, что взгляд Герцена безошибочно верен, обнял все стороны предмета, я допускаю, что вопрос о bourgeoisie – еще вопрос, и никто пока не решил его окончательно, да и никто не решит – решит его история, этот высший суд над людьми. Но я знаю, что владычество капиталистов покрыло современную Францию вечным позором<…> Все в нем мелко, ничтожно, противоречиво; нет чувства национальной чести, национальной гордости» (В. Г. Белинский. Письма, т. III, СПб., 1914, стр. 326).
К сожалению, письма Белинского не дают ясного представления о той позиции, какой придерживался в парижских спорах о буржуазии сам Герцен. Как видно, вопрос об отношении к развитию буржуазии и капитализма в России в этом обсуждении только еще поднимался и возможные ответы на него, намечаясь, не додумывались до конца. Впрочем, одно из писем Белинского к Боткину содержит указание на то, что Герцен не был согласен с упрощенческим взглядом Бакунина на буржуазию и признавал, что «Письма из Avenue Marigny» уязвимы «с точки зрения<…> неопределенности и сбивчивости в слове буржуази<…>» (там же, стр. 328).
Последующий ход событий быстро прояснял Герцену значение его разногласий с «западниками» по вопросу о буржуазии. В конце своей первой статьи из серии «Письма с via del Corso», написанной в Риме в декабре 1847 г. в расчете на опубликование в подцензурном «Современнике», Герцен коснулся своих расхождений с теми, «кто вступился за французских буржуа», и отвечал им еще в шутливой форме. Герцен объяснял и оправдывал тон своих первых «Писем из Avenue Marigny», ссылаясь на то, что эти письма представляют лишь набросок первых впечатлений о Европе, но «не последнее слово, не весь собранный плод», что ему в них хотелось «передать первое столкновение с Европой». Но тут же Герцен подчеркивал: «<…>я не вижу никакой необходимости говорить с почтением о вещах, которые мне кажутся презрительными, хотя бы мы их и привыкли уважать издали, по старым воспитаниям. Недостаточно найти страну, в которой все еще хуже, чтоб находить хорошим то, что делается здесь. Все кумиры долой – голая, обнаженная истина лучше приведет к делу…». Он напоминал о том, что «нигде не смеялся и над Францией, стоящей за ценсом – а в плесени, покрывающей общество во Франции, все вызывало смех, все досадовало…». Дальнейшее объяснение Герцена по предмету этого спора с «западниками» можно проследить по его личным письмам к московским друзьям – Боткину, Коршу и другим, где ответ Герцена заступникам буржуазии делался более твердым, а принципиальный смысл его разногласий с ними очерчивался все более ясно. В письме к Боткину от 31 декабря 1847 г. Герцен писал: «<…> я должен откровенно сказать, что я чувствую настолько в себе самобытности, что даже ваше суждение<…> не может меня потрясти<…> В защиту внутреннего смысла писем <«Письма из Avenue Marigny»> я ставлю целый ряд убеждений и фактов. Это перчатка, которую я бросаю, это тема, которую я берусь защищать». На протяжении 1848 г., в свете опыта революции, идейная четкость ответа Герцена продолжала нарастать. После июньских дней, в письме к московским друзьям от 2 августа 1848 г., Герцен писал: «Все защитники буржуазии, как вы, хлопнулись в грязь», – и характеризовал намеком их позицию, как «последнее дикое мясо, т. е. буржуазологию». В письме к Грановскому, Е. Ф. и М. Ф. Корш от 6 сентября 1848 г. Герцен уже не делает ссылок на шутливый элемент своих писаний о Европе, а подчеркивает принципиальные основы своей критической и разоблачительной позиции по отношению к буржуазному господству во всех его формах: «<…> для меня все это не шутка, а последняя сущность, пульпа мозга, сердца, даже рук и ног».