Том 5. Произведения 1856-1859 гг.
Шрифт:
Ваше......... (Тутъ былъ титулъ особы). Ты думала,[38] что не знала[39] меня: но ты[40] любила и будешь[41] любить вчно меня однаго. Я умеръ, и понялъ, что ты моя, а я твой. Прощай, не врь несчастьямъ этой жизни, врь объятіямъ вчнымъ, которыя тамъ ожидаютъ тебя. Твой Албертъ и здсь и тамъ будетъ ждать и любить одну тебя. Твой Албертъ.>
— Я хотлъ послать ей это письмо еще сначала; но я думаю, лучше передать ей, когда я умру.
Делесовъ прочелъ сумашедшее нмецкое любовное посланie. Въ заглавіи были полное имя и титулъ особы. Въ письм соединялась чрезвычайная почтительность съ нжностью счастливаго любовника. Упоминались обстоятельства, которыя не могли быть. Делесовъ почти съ ужасомъ посмотрлъ на счастливое лицо своего собесдника, который, осторожно уложивъ письмо, снова спряталъ его въ карманъ.
— Она получитъ это, — сказалъ онъ шопотомъ.
* № 4 (III ред.).
Но Албертъ еще не думалъ спать въ это время, хотя онъ съ девяти часовъ
Этотъ человкъ перестрадалъ въ эти три дня больше, чмъ во всю свою жизнь. Тотъ свой внутренній благоустроенный міръ, котораго не допускалъ Делесовъ, былъ у Алберта и даже этотъ міръ былъ любезенъ ему такъ, какъ малому числу людей. Теперь же этотъ міръ былъ разрушенъ, на мсто его стала[43] ужасная дйствительность, <или скоре то, что нкоторые люди называютъ дйствительностью, но то, что было пошлой мечтой для Алберта>. Уже давно онъ отвергъ отъ себя эту мечту, давно уже устроилъ свой особенный міръ, въ которомъ онъ жилъ всегда съ любовью, всегда съ увлеченіемъ, всегда съ славой, всегда преклоненный передъ красотою. Гд бы онъ ни былъ, съ кмъ бы ни былъ, всхъ онъ любилъ, всхъ радовалъ. Пускай подъ вліяніемъ вина, но огонь безплотной страсти къ прекрасному, ни на минуту не угасая, горлъ въ немъ, такъ что всякая минута его была ему драгоцнна. Мечты, невозможные мечты съ ясностью и силой дйствительности, всегда тревожно радуя его, толпились въ воображеніи. Вся жизнь съ ея трезвой неуступчивой дйствительностью была закрыта отъ него, только радость, восторгъ, любовь и веселье вчно окружали его. И вдругъ насильно, желая будто бы добра ему, его вырвали изъ его міра, гд онъ великъ и счастливъ, и перенесли въ тотъ, гд онъ самъ чувствуетъ себя дурнымъ и ничтожнымъ. Все забытое, занесенное восторгами, прошедшее вдругъ возстаетъ передъ нимъ. Прежде ежели случайно онъ и вспоминалъ, что онъ оборванъ, что онъ нищій, что онъ бралъ и не отдавалъ деньги, кралъ, какъ это они называютъ, ему это только странно и смшно было. Зачмъ ему думать объ этомъ, когда онъ счастливъ <и счастливъ счастьемъ другихъ, онъ всхъ любитъ, готовъ все отдать для каждаго, и потомъ самъ Богъ устами красоты призываетъ его>. Теперь же самъ на себя онъ ужъ смотрлъ невольно глазами другихъ, и Боже! какое ему ужасное представилось зрлище, — нищій, воръ, пьяница, развратный, отовсюду выгнанный, всми брошенный, всми презираемый. Все это вмсто пожинающаго славу, счастливаго, геніальнаго художника. Выдти изъ этаго положенія по дорог дйствительности, какъ ему предлагалъ Делесовъ, опять служить, работать, платить, брать деньги, считать, покупать, здить въ гости,[44] — онъ не могъ этаго сдлать, деньги, начальники, товарищи — это было для него пучина, непонятная пучина дйствительности. Нетолько выходить изъ этаго положенія, онъ не признавалъ себя въ немъ.
За что оскорблять меня, исправлять какъ дурнаго? думалъ онъ. Чмъ я дуренъ? Я никому зла не длалъ. За что же? Онъ невольно чувствовалъ злобу на Делесова и говорилъ себ: зa что, Богъ съ нимъ. Но потомъ опять приходилъ ему взглядъ общій людской на себя, и онъ мучался, мучался, усиленно стараясь унизить себя въ собственныхъ глазахъ. И все мысль, что одно вино и съ разу перенесетъ его сейчасъ опять на тотъ апогей счастія и величія, на которомъ онъ былъ, заставляла его желать однаго, вина и свободы. Въ эту 3-ю ночь онъ долго одинъ мучался, ходя въ своей комнат. Онъ плакать хотлъ, но не могъ, тогда какъ звукъ [ 2 неразобр.], но когда вс улеглись, онъ инстинктивно пошелъ искать вина. Опять буфетъ запертъ, прошелъ на кухню и тамъ нашелъ цлый графинъ водки. Онъ выпилъ, выпилъ еще и началъ опоминаться. Весь вздоръ заботъ понемногу слеталъ съ его души, онъ вернулся въ комнату, легъ на постель. Мечты, его любимыя мечты о жизни въ Италіи съ девицей Малеръ ясно пришли ему въ голову, онъ почувствовалъ себя счастливымъ. — Сыграй что нибудь, Францъ, — сказала ему она, и онъ, вспомнивъ, что скрыпка спрятана въ чулан, пошелъ туда и, забывъ выдти оттуда, сталъ играть мотивъ, вдругъ пришедшій ему въ голову.
Въ середин ночи, еще во сн, Делесовъ услыхалъ надъ головой музыку. Сначала музыка эта составляла понятное явленіе сна; но понемногу пробуждаясь, вс прочія виднія сна изчезли, осталась темная комната, кровать, столикъ, полусвтъ окна и надъ головой страстные звуки какого-то незнакомаго ему мотива. Звуки эти доставляли ему такое наслажденіе, что довольно долго онъ только слушалъ ихъ и не отдавалъ себ отчета въ томъ, что это такое было. —
Догадавшись наконецъ, что это былъ Албертъ, онъ потихоньку всталъ и крадучись пошелъ по направленію звуковъ. Они привели его къ двери чулана. Приложивъ ухо къ двери, съ замирающимъ дыханіемъ и дрожа отъ холода, но не замчая того, Делесовъ долго стоялъ и слушалъ. Это дйствительно былъ Албертъ; хотя мотивъ былъ совершенно новый, Делесовъ узналъ эту нжную и страстную игру, притомъ слышалъ тяжелое его дыханье, изрдка радостный смхъ и странныя нмецкія несвязныя восклицанія. — Превосходно! Прелестно! Вы геній! Ахъ Боже мой, я ничего подобнаго не слыхалъ! — говорилъ самъ себ Албертъ и радостно чуть слышно смеялся......
8.
[45] На другой день,[46] вообще на четвертый пребыванія Алберта у Делесова, они обдали вмст дома. Албертъ былъ также изнуренъ, блденъ и слабъ. Онъ ничего не лъ и, берясь за стаканъ, въ который Делесовъ налівалъ ему вино, робко взглядывалъ на хозяина. Онъ, казалось, хотлъ говорить, но не могъ. Начавши рчь, онъ вдругъ останавливался.
— А я нынче ду въ Донъ-Жуанъ, — сказалъ Делесовъ, — подемте право.
Албертъ ничего но отвчалъ, а только изподлобья взглянулъ на Делесова.
— Право подемте.
Албертъ взялъ бутылку вина, налилъ себ полный стаканъ и вдругъ, ршительно стукнувъ по столу, сказалъ: демте! Все остальное время до театра онъ молчалъ и, какъ казалось Делесову, насмшливо, изрдка поглядывалъ на него. Передъ театромъ онъ попросилъ еще выпить, потому что иначе, говорилъ онъ, музыка слишкомъ сильно на него подйствуетъ. Въ карет однако онъ держалъ себя смирно; только изрдка Делесовъ замчалъ, что онъ вздыхалъ, пощелкивалъ языкомъ, производилъ губами звукъ человка, сбирающагося говорить, но не произнесъ ни однаго слова. Входя въ театръ, онъ видимо такъ зароблъ (несмотря на то, что по стараніямъ Захара онъ былъ весьма прилично одтъ въ барское платье), онъ такъ зароблъ, что Делесовъ долженъ былъ почти за руку ввести его. Это состояніе болзненнаго испуга продолжалось до того времени, пока не заиграли увертюру. Тутъ онъ весь переродился, лицо его сдлалось все вниманіе и радость. Онъ подпрыгивалъ на своемъ стул, улыбался, слезы текли по его щекамъ, и никого для него не существовало. Въ антрактъ снова на него находила робость, онъ испуганно оглядывался, опускалъ глаза и не выходилъ никуда съ тмъ, чтобы не встртить кого-нибудь знакомыхъ. Во второмъ и слдующемъ акт было тоже, Албертъ блдный сидлъ подл Делесова и плакалъ и таялъ отъ счастія. И страданія и радость такъ и отпечатывались на его лиц. Къ концу послдняго акта онъ такъ ослаблъ, что насилу могъ сидть на стул и только болзненно улыбался. Делесовъ нсколько разъ долженъ былъ подталкивать за руку, чтобы вывести изъ партера, когда все кончилось. —
Садясь въ карету, Делесовъ пропустилъ впередъ Алберта, но Албертъ, какъ бы изъ учтивости, отказывался. Делесовъ вспрыгнулъ въ карету и далъ мсто; вдругъ Албертъ изчезъ куда-то. Онъ выглянулъ въ дверцу: черная худая фигура Алберта рысью бжала по подъзду и скрылась за угломъ театра. — Албертъ, Албертъ! — закричалъ онъ, но Албертъ не оглядываясь бжалъ ужъ по темному переулку.
— Нтъ, онъ ршительно сумашедшій! — подумалъ Делесовъ.
Несмотря на вс розыски, Албертъ нигд не нашелся. Захаръ пожаллъ очень о Нмц и о своемъ пальто, и Делесовъ, возвратившись къ своей прежней жизни, нсколько дней чувствовалъ какую-то пустоту и недовольство; но скоро впечатлніе Алберта совершенно изчезло, и осталось холодное воспоминаніе.
9.
Прошло боле мсяца; наступали красные весенніе дни, на улицахъ снгъ счищали, въ полдень было ясно, не холодно и весело. —
Делесовъ выхлопоталъ себ пашпортъ за границу и съ первымъ пароходомъ сбирался хать. Въ одинъ изъ такихъ красныхъ, но еще холодныхъ весеннихъ дней онъ въ 12-томъ часу утра вышелъ на улицу. Дла его устроились хорошо, денегъ было достаточно, желудокъ въ исправности, апетитъ хорошій, солнце свтило ярко, платье, сапоги и чистая рубашка ловко, легко, пріятно сидли на тл, вс хорошія воспоминанія и счастливые планы сами собой лзли въ голову. — Онъ испытывалъ холодное самодовольство человка, удобно и изящно устроившаго свою жизнь. — Онъ сбирался сдлать нсколько прощальныхъ визитовъ, выбралъ получше извощика и похалъ. И въ саняхъ было славно, высоко и покойно сидть, народъ все попадался такой красивой и веселой, знакомые кланялись особенно привтливо и радостно.
— Право, отлично можно жить, — подумалъ онъ, — только бы не длать глупостей.
Вызжая изъ Гороховой, на правомъ тротуар онъ замтилъ совсмъ не веселую и не красивую фигуру, которая показалась ему знакома. Худая фигура съ согнутой спиной въ одномъ каричневомъ пальто и измятой шляп шла впереди его.
— Неужели это Албертъ? Онъ, онъ! дйствительно это онъ.
Албертъ, засунувъ руки въ штаны подъ пальто, надвинувъ вылзлую съ широкими полями шляпу на нечесанные засоренные волосы, на согнутыхъ ногахъ, торопливо и робко оглядываясь, шибко пробирался около самой стнки.
Делесовъ соскочилъ съ саней и побжалъ вслдъ за нимъ. Тутъ только онъ замтилъ, что два мальчишки, что-то говоря ему, бжали за Албертомъ, и что на противуположной сторон улицы извощики смялись, глядя на убгающаго и оглядывающагося Нмца. Еще не усплъ Делесовъ догнать его, какъ вдругъ Албертъ ускорилъ шаги и, отчаянно оглянувшись, повернулъ и скрылся въ отворенные ворота. <Делесову невольно вспомнилась травленая собака.>
— Вотъ такъ нарядный Нмецъ, — проговорилъ одинъ извощикъ, возвращаясь къ своимъ санямъ. —