Том 5. Произведения 1856-1859 гг.
Шрифт:
* № 5 (I ред.).
— Какже, неужели вы никогда не говорили: — Я васъ люблю, — спросила я смясь.
— Не говорилъ и не буду говорить наврное и на колно одно не становился и не буду, — отвчалъ онъ.
— Какіе вы пустяки говорите, — сказала я ршительно.
— Вотъ те на, — проговорилъ онъ.
Мы съ Машей засмялись.
— А знаете, что я нынче замтила, сказала я: — Вы ужасно ненатуральны. Вы самыя простыя вещи хотите сдлать еще проще и отъ этаго запутываете ихъ.
— Вотъ воспитанница какъ своего учителя учитъ! — сказала Маша.
— И я знаю отчего, — сказалъ онъ.
— Отчего?
— Знаю.
— Ну разскажите.
— Вдь это не легко, — сказалъ онъ, не глядя на меня.
— Ну дайте понять, я, право, ничего не понимаю.
— Хорошо, постараюсь. — Онъ задумался. — Я вамъ исторію разскажу, — и онъ взглянулъ на меня.
— Разскажи, разскажи исторію, — сказала Соня и сла къ нему на колни. Онъ обращался къ ней и не смотрлъ на меня.
— Ну, какъ бы вамъ это разсказать, — началъ онъ. —
— Что такое кокетство? — спросила Соня.
— А ты у Лизы спроси, — отвчалъ онъ.
— Вздоръ, ничего, — сказала я. — Ну....
— Только въ этомъ царств, — продолжалъ онъ, — была такая двочка, славная двочка, очень заряженная всми этими штуками, и у нея былъ другъ одинъ — такъ, старичокъ, учитель, который каждый день ходилъ къ ней и старался потихоньку разряжать ее, чтобы ей легче было. Только разъ пришелъ этотъ учитель, хотлъ посидть съ ней, учить ее, а она какъ обернется къ нему, какъ выстрлитъ въ него, такъ что ему и больно немножко сдлалось, а главное онъ испугался, чтобъ она себ вреда не сдлала. Онъ и говоритъ: — Зачмъ вы въ меня стрляете, я вдь съ вами не воюю, вы стрляйте въ другихъ, а то ужъ я лучше уду отъ васъ. — А она такъ разсердилась, что стрляетъ себ и ничего слышать не хочетъ и все думаетъ, что это очень просто, и что напрасно старичокъ ее учитъ. Стрлять хочется, ну и стрляй. Старичокъ подумалъ, подумалъ да взялъ и ухалъ отъ нее. — Дай, говоритъ, вамъ Богъ счастья, а ужъ я вамъ не товарищъ, коли вы такъ хотите со мной обращаться.
Голосъ его немного дрожалъ, когда онъ кончилъ, и все время онъ избгалъ моего взгляда.
— И вся? — спросила Соня.
— Вся.
— Ну, это не хороша. А что же двочка? — сказала она.
— Посл разскажу, когда увижу, — сказалъ онъ и всталъ.
Онъ смущенно улыбался и взглянулъ на меня, какъ будто ему совстно было за то, что онъ сказалъ. Я ничего не могла говорить и чувствовала, что неестественный румянецъ стоитъ на моихъ щекахъ. Мне страшно и больно, и досадно на него было. Тысячи мыслей кружились въ моей голов, мн хотлось и по своему закончить сказку, хотлось сказать ему, что онъ видитъ то, чего нтъ, и все ищетъ трудностей, гд все ясно и легко, но что-то сковывало мой языкъ, и я только смотрла на него. Онъ подалъ мн руку и хотлъ уйти.
53-й лист рукописи второй редакции „Семейного счастья“.
Размер подлинника.
Я крпко сжала его руку и страннымъ шопотомъ, который удивилъ меня самое, спросила, когда онъ будетъ...
* № 6 (I ред.).
Былъ успенскій постъ, и я въ то же утро, къ удивленію Маши, объявила, что буду говть, и похала въ Церковь. Онъ ни разу не прізжалъ во всю эту недлю, и я не тревожилась, даже не жалла и спокойно ждала его къ дню моего рожденья. <Никогда ни прежде, ни посл, я не говла такъ искренно и добросовстно.> Я говла для своей души <для Бога>, но отчего не признаться — и, надюсь, Богъ проститъ меня — я говла тоже для него, для того чтобы снять съ себя вс старые грхи, все то, что я длала дурнаго до него, и явиться ему раскаявшейся, спокойной и чистой и достойной его. Въ сравненіи съ свтлымъ состояніемъ моей[62] души какъ черно мн казалось тогда мое дтское невинное прошедшее. Часто въ эту недлю я думала о немъ, но совсмъ не такъ, какъ думала въ ночь, когда узнала про его любовь. Я не желала, не боялась его какъ пре[жде], я была убждена, что онъ мой, и думала о немъ, какъ о себ, невольно примшивая мысль о немъ къ каждой мечт, къ каждой надежд. Подавляющее вліяніе, которое я испытывала въ его присутствіе, изчезало совершенно въ моемъ воображеніи, когда его не было. Я не только чувствовала себя равной ему, но съ высоты того духовнаго настроенія, въ которомъ я находилась эту недлю, я даже спокойно судила и жалла его. Судила за его непростоту и жалла за его притворныя,[63] какъ мн казалось, спокойствіе и холодность.
* № 7 (1 ред.).
<Вотъ какъ я думала тогда о нашей будущей жизни. —
Мы женимся въ деревн, прідутъ его и мои родные, привезутъ музыку из города; дней 5, 6, недлю мы повеселимся, потомъ съ нимъ и съ Машей подемъ къ нему въ его хорошенькой домикъ, который будетъ такой свженькой, веселинькой, съ коврами, гардинами и колонками. Онъ введетъ меня въ мой кабинетъ, убранный, какъ игрушечка, и спроситъ:
— Что, не скучно теб будетъ тутъ со мной, моя фіалочка?
И мы одни будемъ въ комнат. Я обхвачу его руками, я встормошу его волосы.
— Ежели бы тебя не было, мн бы было хорошо, а съ тобой мн везд скучно, — скажу я.
И онъ улыбнется своей улыбкой и уйдетъ, чтобы мн не скучно было съ нимъ и чтобы я не путала его волосы, и я побгу за нимъ черезъ весь домъ и въ садъ, и въ рощу, и нигд не уйти ему отъ меня. Онъ кончитъ свои дла поскоре. Я ему помогу ихъ кончить, и къ зим мы подемъ за границу, и дорогой будемъ одни съ нимъ, только двое сидть в карет, и въ Рим и въ Париж только одни, двое будемъ ходить и здить между толпой, которая будетъ любоваться нами. Такой сильный, мужеств[енный] человкъ и стройная, милая и мило одтая женщина. И везд будутъ радоваться моей красот и говорить, что счастье съ такой женой, съ хорошенькой женой, за которой многимъ бы хотлось поволочиться, ежели бы не видно было, что его однаго она любила и всегда любить будетъ. И ежели будутъ у него заботы, онъ придетъ и раскажетъ ихъ жен, и жена обниметъ его, поцлуетъ добрые глаза, и заботы пройдутъ, и сядетъ жена за фортепьяно и съиграетъ ему то, что онъ любитъ, и онъ потихоньку подкрадется и въ шею поцлуетъ ее. Одна Маша будетъ съ нами везд, и его сестра будетъ моимъ другомъ. И много новыхъ знакомствъ и друзей у меня будетъ. И все, что онъ будетъ любить, буду любить и я. И ничего для меня не будетъ скрыто въ его жизни. Потомъ мн приходило въ голову, что кто-нибудь влюбится въ меня, скажетъ мн, что я хороша или что-нибудь такое, и эта мысль больше всего радовала меня. Я приду, скажу ему:
— Serge! знаешь, чт`o мн сказали?
Онъ разведетъ руками и скажетъ:
— Боже мой! какая прелесть!
А я притворюсь, что сержусь, что мой мужъ такъ холодно принимаетъ такое извстіе. И ежели онъ заболетъ, какъ дни и ночи я буду просиживать у его постели, и онъ будетъ ловить и жать мою руку, поправляющую подушку, и слабыми глазами благодарно смотрть на меня, и какъ онъ будетъ грустенъ и озабоченъ, и я все раздлю съ нимъ и утшу его! и какъ я на ципочкахъ буду подходить къ его двери и смотрть, что длаетъ мужъ мой. Да, онъ мужъ мой. Мой мужъ... «Подите спросите у мужа. Я съ мужемъ пріду къ теб... Мужъ нe любитъ этаго». Кто лучшій и добрйшій и прекраснйшiй человкъ на свт? Это все мужъ мой, мой мужъ. — Одна эта мысль и слово доставляли мн странное, невыразимое удовольствіе. Потомъ я думала, какъ мы опять вернемся въ деревню, опять милый домикъ, тишина, и мы одни другъ съ другомъ, и опять любовь, опять счастье. Опять у него какія-то дла, заботы и ангелъ, который облегчаетъ вс эти заботы и даетъ счастье. О дтяхъ я не думала, и, по правд сказать, мысль эта портила созданный мною мірокъ, и я отгоняла ее.>
* № 8 (I ред.)
Перваго Сентября батюшка пріхалъ по обыкновенію въ домъ служить молебенъ съ водосвятіемъ. Погода наконецъ разгулялась и была прекрасная въ первый разъ свжая, оснняя. Все было мокро, пестро и солнечно блестяще. — Одинъ изъ тхъ первыхъ осннихъ дней, когда посл дождей и холодовъ вдругъ разгуляется, и на холодномъ свт солнца въ первый раз видишь уже не лто, a замчаешь осннюю желтизну, оголенность и свинцовую блдность неба. — Онъ предоставилъ мн назначить день сватьбы, объ одномъ прося только, чтобы не было никого гостей, не было вуаля невсты, флеръ доранжа и шаферовъ и шампанскаго. Машу это сердило; по его выраженью, ей хотлось бы натыкать мн цвтовъ въ помаженную голову, шептать въ церкви, чтобъ не мяли внцомъ прическу, и съ большимъ вкусомъ плакать, глядя на вуаль и блое платье. Ей было точно досадно; но я понимала его. Мы не назначили день сватьбы, чтобъ никто не пріхалъ, и я, которой онъ поручилъ это, общала объявить этотъ день наканун. По правд сказать, я ожидала только хорошей погоды, и поэтому, какъ только барометръ поднялся, и перваго Сентября открылось все небо, я ршила, что ежели онъ согласенъ, то мы завтра же будемъ внчаться. Онъ смутился, покраснлъ и какъ-то офиціяльно, чтобъ скрыть свою радость, поцловалъ мою руку. Когда я ему объявила это, мн смшно стало. Мы объявили Батюшк о нашемъ желаньи, и старикъ поздравилъ насъ и въ сотый разъ разсказалъ ему, что онъ внчалъ моего отца, крестилъ меня, и вотъ Богъ привелъ внчать и дочку. Священникъ приготовился ужъ было служить, столъ былъ накрытъ, суповая чаша, стеклянные подсвчники съ восковыми свчами, кадило, крестъ съ мощами, все было на мст. Маша попросила подождать, побжала къ себ наверхъ. Черезъ нсколько минутъ она принесла новый образъ Угодника Сергія въ серебряной риз, которой она заказывала въ Москв, чтобъ благословить меня, и только что получила. И я, и онъ — мы давно знали про этотъ образъ, но желанье ея благословить меня въ день сватьбы образомъ Ангела моего мужа, къ которому я имла большую вру, должно было быть тайной и сюрпризомъ для меня. И мы будто бы ничего не знали, не знали, какъ она сбила послднюю копейку на этотъ образъ, какъ посылала мрку, какъ получила ящикъ и совщалась съ нянюшкой, мы, стоя въ зал и дожидаясь службы, даже не замтили, какъ толстая, кругленькая Маша легкими шагами сбжала съ лестницы и, не глядя на насъ, прошла залу и поставила образъ на стол, такъ чтобы онъ не катился, шепнула батюшк: — и Угоднику Сергю — и, строго взглянувъ на насъ, прошла къ своему уголку у двери, гд и стала, слегка пошевеливъ губами и сложивъ руки.
— Благословенъ Богъ нашъ! — провозгласилъ давно знакомый голосъ Священника, и я перекрестилась и взглянула на будущаго мужа. Въ глазахъ его была нжность и умиленіе, но на губахъ его какъ будто готова была улыбка, которая не понравилась мне. Какъ будто онъ только за меня и за Машу умилялся и радовался, а не за себя. Я долго, пристально посмотрла на него. Онъ понялъ меня, отвернулся и перекрестился. Я изрдка взглядывала на него. Онъ стоялъ, нагнувъ голову и <молился, я чувствовала это> въ глазахъ его, которые я такъ знала, было искреннее <глубокое> чувство. Отходя отъ креста и обтирая платкомъ мокрые, окропленные глаза, я подошла къ нему и взяла его за руку.