Том 5. Труп на Рождество
Шрифт:
— А что об этом думает тетя Телма? — спросил я, невольно заинтересовавшись.
— О, она еще ничего не знает! Ей надо дать время, а потом уж я устрою так, чтобы Эйбл Грунвалд оказался рядом в тот момент, когда она созреет для нового замужества.
Она остановилась, прерванная вспышкой молнии, которая озарила все вокруг ослепительно белым светом. За ней тотчас последовал сокрушительный удар грома, который, казалось, разорвал небо прямо над нашими головами. Дождь стремительным потоком ударил по фиберглассовой крыше, и стена воды полностью отгородила нас от внешнего мира.
Ева вскочила с места, ее глаза сияли восторгом.
— Слушайте! — воскликнула она. — Вы слышите? Он сердится, он очень разгневан! Я никогда не слышала, чтобы старик Тор так колотил по небу своим молотом.
Весь мир сходит с ума, так почему бы Еве не присоединиться к остальным, думал я. Ее изменившиеся манеры не казались такими уж странными на фоне громовых ударов и рассекающих небо молний.
Она откинула назад голову и захохотала.
— Вы их слышите? — кричала она. — Это скачут валькирии!
И при виде этой роскошной нимфы в бикини, задыхающейся от радости, я готов был согласиться со всем, что она скажет.
— Правильно! — завопил я в ответ. — Девушки подбирают павших героев и скачут с ними в Валгаллу!
— Иногда они спасают и раненых героев, — пробормотала она сквозь шум грозы.
— Так вот он я! — крикнул я, вскочил с места и протянул руки, пытаясь поймать ее.
Она вырвалась и вихрем помчалась под дождь, оставив у меня в руках верх от своего бикини. Я бросился за ней.
Мне нужен был костюм аквалангиста, а еще лучше — костюм Адама: не успел я глазом моргнуть, как промок насквозь. Я почти не видел ее за потоками ливня, скользил по мокрой траве на бегу — пришлось скинуть ботинки, — больная нога тотчас дала себя знать, — потом — промокшие носки.
Короткая вспышка молнии высветила ее тело словно белый неоновый контур. Это был настоящий кросс, а я вовсе не был готов к такому, ведь мне мешала мокрая одежда, не говоря уж о больной ноге, которую приходилось волочить за собой. Трудная задача, даже для героя! А погоня продолжалась: она устремилась к холму за домом. Не знаю, как мне удалось вскарабкаться на этот пригорок, а потом спуститься с другой стороны, большей частью на собственном заду, но я вдруг очутился под кровом густой пихтовой рощи. Сплошные потоки воды сменились редкими каплями, молнии и гром утихли. Я как бы вступил в прихожую богов.
Я остановился и прислонился к дереву, тяжело дыша, вперив взор в темноту. Нет, ее нигде не было видно! Но вдруг я услышал:
— Даже герой рискует жизнью, прислоняясь к дереву в мокрой одежде в грозу.
В голосе ее было столько обольстительности!
Я резко повернулся, чтобы схватить ее, но она оттолкнула меня:
— Вы мокрый насквозь!
— А вы не подождете? — робко спросил я, как будто мне снова стало тринадцать лет. И тут заметил, что во время гонки она потеряла остатки бикини.
— Видите, вы уже охрипли, — пробормотала она, потом добавила: — Да! Перед нами вся вечность мира.
Не спуская с нее глаз для большей уверенности, я снял пиджак. Что касается галстука… Чтобы развязать мокрый узел, нужны были щипцы, а не мои руки, но я все же справился. Я расстегнул разбухший брючный ремень, дернул за «молнию», но она не поддавалась, а брюки плотно облепили меня, и я сражался с ними, как матрона, отбивающаяся от насильников. Но вот мне удалось освободиться. Тогда валькирия подошла ко мне совсем близко и оказала мне честь — взяла все на себя.
«Вся вечность мира», — сказала она. Но для меня это было чем-то запредельным — настоящей Валгаллой или той длинной, темной, сладостной ночью Страны полуночного солнца, которую, клянусь, она обещала с самого начала.
Глава 10
На следующее утро я по указанию Эда Левина занял место за столом прокурора рядом с ним. Адвокат вошел в зал пятью минутами позже, безмятежно посмотрел вокруг, открыл свой дипломат и выложил на стол бумаги.
Крэнстон не выглядел адвокатом-акулой, но тут я вспомнил, что Герб Мандел тоже не выглядел взрывником-виртуозом, лучшим в стране. Крэнстону было около пятидесяти — лысый, среднего роста и телосложения, он был одет в дорогой и строгий темный костюм и больше всего походил на руководителя корпорации. Может быть, именно такой стереотип подтолкнул Эйбла Грунвалда к нарочитой небрежности в одежде и запущенной прическе?
— Этот Крэнстон не похож на адвокатское светило, — прошептал я помощнику прокурора.
— Не обманывайтесь на счет его внешнего вида, лейтенант, — вежливо ответил Левин. — Подождите, пока не увидите его в деле!
Вскоре привели Марвина Лукаса. Убийца за последние три недели совсем не изменился и держался в своем новом двухсотдолларовом костюме по-прежнему вызывающе. Лицо его утратило загар, но глаза, как всегда, блестели, а черные волосы были тщательно причесаны.
Еще один преступник, который мог бы сойти за выпускника колледжа. Левая рука Лукаса была на перевязи, и я немедленно поинтересовался у Левина о причине.
— Ваша пуля раздробила ему кость, — ответил он бесстрастно. — Я проверял у доктора Мэрфи вчера — повязка самая настоящая! — Он позволил себе бледную улыбку. — В следующий раз, когда вы будете стрелять в подозреваемого, постарайтесь попасть в менее заметное место, чтобы не вызывать у присяжных слезы жалости, хорошо?
В зале суда было жарко и душно, и я вдруг почувствовал себя неспокойно. Левин, забыв обо мне, углубился в свои заметки, за Столом защиты Лукас и Крэнстон о чем-то тихо, но горячо говорили. После бесконечно долгого ожидания прозвучал призыв соблюдать порядок, и вошел судья Клебан.
Первое обращение к присяжным Левина было спокойным, логичным и убедительным. Он был явно уверен в подавляющей вескости своих доказательств — и столь же уверен в том, что присяжные это оценят. Он дал понять, что все прочие дела, имеющие отношение к процессу, всего лишь простая формальность, и было очевидно, что некоторые из присяжных были согласны с ним.
Выступление Крэнстона было короче, он встал в позу судьи, возлагающего на присяжных ответственность за решение: призвал их размышлять, не поддаваться необоснованному диктату мистера Левина и исполнять свой долг — ведь речь идет о человеческой жизни. Он намекнул, что защита раскопала некоторые новые обстоятельства. Он побуждал присяжных к работе мысли и вниманию при принятии решения. Расслабившиеся было присяжные выпрямились и приготовились бдеть.