Том 5. Воспоминания, сказки, пьесы, статьи
Шрифт:
Беклемишев. Что ты хотела сделать? Если действительно меня любишь, скажи. (Кричит.)Наташа, да не будь же такая страшная… Говори, что у тебя в руке? Яд? Ты его приняла?
Рославлева отрицательно качает головой.
Как меня любишь?
Рославлева. Как тебя люблю… Но ты не можешь меня любить — пусти.
Беклемишев (удерживая ее). Постой, постой,
Рославлева. Никогда!
Беклемишев. Хорошо… Наташа, для меня ты чиста, как голубь… Наташа, я люблю тебя, и все-таки, несмотря на это, час назад никакие силы не удержали бы меня… Наташа, теперь я понимаю иначе свой долг, — я буду возле тебя, пока я тебе нужен.
Рославлева. До могилы, Боря…
Беклемишев. Хорошо. Но, Наташа… Ты видишь меня: факты налицо, и что мне распространяться перед тобой о своей добродетели! Я утешаю себя, что я художник, что мне надо знать душу человеческую. Но однажды я попробовал признаться жене в одной глупости, в сущности пустой истории. Жена — прекрасный, чудный человек, выше этой женщины нет на земле, — она поняла все, но просто организм не вынес, и она год была между жизнью и смертью.
Рославлева. И она простила тебе? Вот это и была ее ошибка. Она не должна была прощать.
Беклемишев. Но она не простит, когда узнает, что ее совсем заменили… Наташа, она — мать моих детей, — умрет она, умру и я. Я не мог бы жить с сознанием, что я палач.
Рославлева. Ты просто любишь ее.
Беклемишев. Не в этом дело, Наташа… Я связан обстоятельствами, которых нельзя уже нарушить. Я могу отдать тебе только то, что свободно во мне, и при условии, конечно, скрывать.
Рославлева (вздыхает). Милый мой, я на все согласна: возьми меня к себе в служанки.
Беклемишев. Наташа, зачем ты так говоришь?!
Рославлева. Но разве я могу теперь жить без тебя?! Я твоя раба и буду до могилы рабой.
Беклемишев (нехотя).Так недавно мы сошлись… Я не сомневаюсь, что все, что ты говоришь, правда, но, понимаешь, так еще рано говорить…
Рославлева. Понимаю, милый. Делай, как хочешь…
Беклемишев. Мне кажется… Я меньше всего хочу отворять какие бы то ни было двери выхода, но жить так, одной только любовью, — это значит… ну, играть на одной струне, стоять на одной жерди над пропастью, когда можно настлать прочный пол.
Рославлева. Ты хотел бы, чтобы я меньше тебя любила?
Беклемишев. Я хотел бы, дорогая моя язычница, чтобы любовь твоя сделалась более христианской, чтобы через меня ты пополнила свою жизнь, полюбила людей, общество, его интересы…
Рославлева. Милый, ты называешь меня язычницей… Конечно, как язычница, я ненавидела делавших мне зло. Хорошо, я буду христианкой. Что я могу дать обществу?
Беклемишев. Оценка твоя, конечно, как члена общества, теперь ничтожна.
Рославлева (тихо). Даже без паспорта…
Беклемишев. Паспорт найдем. Я пойду к этому негодяю рабовладельцу и поставлю ему вопрос ребром: не захочет добром, — двое нас не выйдут из комнаты.
Рославлева. И если не выйдешь ты — все кончено для меня, — а его, конечно, оправдают, и он получит еще и мое состояние. Милый, за него все, вся правда земли; оставим его жить… Если б я сделалась и самым идеальным даже членом общества, то что общество даст мне?
Беклемишев. Наташа, я хочу только сказать, что, если ты хочешь любви, основанной на уважении…
Рославлева. Общество нам, женщинам, оставляет только любовь, и то рабскую. Я и хочу только любить… как раба…
Беклемишев. Наташа… Ты говоришь о моих способностях, о писанье, об уме… Кажется, ты гордишься мной?..
Рославлева. Страшно горжусь.
Беклемишев. Я тоже хочу тобой гордиться. Мое уважение уже принадлежит тебе, конечно, но надо уметь завоевать уважение и других.
Рославлева (покорно).Хорошо. Я сделаю все: с чего начать?
Беклемишев. С чего хочешь… Познакомишься, рассмотришь и решишь сама. А теперь вот что: давай мне эти проклятые порошки, — что в них?
Рославлева. Какой-то сильный яд, — смерть легкая, с бредом.
Беклемишев. Откуда они у тебя?
Рославлева. Это один доктор… Я каждый вечер, засыпая, все. хотела принять этот яд на другой день и не в силах была, а сегодня так легко приняла бы, потому что возвратиться к прежнему я не могла бы… (Бросается на шею Беклемишеву.)Боря, Боря! Мой бог, мой спаситель!
Беклемишев хочет бросить коробку в камин.
Не бросай… Когда я тебе надоем, — отдай мне эти порошки. Не бросай, как меня любишь… (С упреком.)Ты боишься… значит, ты разлюбишь меня?.. Беклемишев. Хорошо, я не брошу.
Она идет с ним к столу радостная, счастливая.
Занавес
Действие второе
Столовая Беклемишевых в Петергофе. Открыта дверь в детскую.
Голос из детской девочки двух лет (раздельный, каким говорят, когда знают только од-но-два слова).Папа! Папа!